С момента Чернобыльской катастрофы прошло 35 лет. За это время в мире родилось и успело стать взрослым целое поколение людей. Для них авария на Чернобыльской АЭС была всегда – Terra Incognita. Такой же таинственной была и огромная территория Зоны отчуждения на севере Украины. Еще более неизвестными были десятки сел, которые авария на ЧАЭС навсегда испепелила с лица земли. Кто помнит сейчас из названия? Вероятно, они живы только в воспоминаниях ликвидаторов.
Все эти объекты для большинства молодежи полны неизвестного и непонятного. С каждым годом, удаляются события апреля 1986-го. Авария на ЧАЕС, ее причины, ликвидация последствий для рядовых граждан становятся все менее понятными. Одновременно с этим события на ЧАЭС обрастают слухами, мифами и легендами.
Самое ценное, что остается в сухом остатке — воспоминания непосредственных участников тех трагических и героических событий. Ниже — рассказы без редактирования и купюр тех, чьи жизни авария разделила на До и После. Этот разлом каждый из них преодолевал, исходя из собственных сил, воли и убеждений.
Вспоминает Сергей Акулинин
Жизнь До аварии: красавица Припять «под носом» атомной станции
«В 1977 году закончилась моя служба в армии и вместе с женой мы переехали Припять. Два дня прошло с момента переезда, и я уже на ЧАЭС. Работаю в реакторном турбинном цеху машинистом обходчиком. В нашем цеху собралась очень опытная команда. Практически все ребята уже по долгу работали с директором на разных объектах. Первые августовские дни трудились в основном над документами — ЧАЭС стояла в фокусе физического пуска. Старт планировали на сентябрь, и до этого всем необходимо было пройти стажировку на рабочих местах.
Первый блок запустили, за ним второй, третий. Состоялся своего рода грандиозный комсомольский прорыв, который мы ощущали всюду. Работа шла оперативными темпами, к пуску готовились серьёзно. Ежедневно горы бумажек с методическими инструкциями, получали новое оборудование – скучать некогда было.
Припять нам казалось красавицей. Самая красивая улица — проспект Ленина. Вдоль него было модно гулять — зелени мало, но молодежь на это внимания не обращала. Мы были полны сил и энергии, поэтому Припять нам казалась сказочной. Лес и река рядом, очень комфортно — после работы можно отдохнуть, порыбачить. То, что город-спутник построили прямо под носом атомной станции — никого не волновало. Возможность возникновения аварии даже в голову никому не приходила.
Третий и четвертый энергоблоки ЧАЭС работали в связке
На момент аварии я был машинистом турбины ТГ-1, работал в пятой смене. Эксперимент на 4-м энергоблоке должен был начаться в ночь с 24 на 25 апреля. Однако накануне произошел форс-мажор и старт испытаний перенесли на сутки позже. Причиной задержки запуска стала Южно-Украинская АЭС, где внезапно вышел со строя один энергоблок. Ресурс ЧАЭС задействовали на время технической инвентаризации Николаевских энергосетей.
Вечером 25-го наша смена приехала на работу зная, что ночью на 4-м энергоблоке эксперимент состоится. Начало смены прошло традиционно, ночью на первом блоке работала только вторая турбина. На втором блоке заканчивалась сушка конденсаторов. Это делалось для того, чтобы увеличить вакуум на турбинах и количество вырабатываемой электроэнергии. Третий и четвертый энергоблоки работали в связке. Мы знали, что там ребята замерли в режиме ожидания — испытания давно назрели. Всем хотелось их поскорее провести и выдохнуть затянувшееся напряжение.
Внезапно слышим с ребятами толчок — сначала один, потом второй, и станцию как будто пошатнуло. Быстро вышли их операторской посмотреть – где и что произошло. Сразу ничего не заметили, как была мощность в 500 МВт, так и осталась. Прошли с ребятами в машинный зал, а там между шестой и седьмой турбинами слышно странное шипение. Мы позвонили на блочный щит, там ответили, что нет никакой информации, велели присмотреться вокруг. Время начало тянуться медленно.
Пожар на ЧАЭС: Ребята, вы горите!
Спустя минут пять раздался звонок, звонила жена Коли Сельзера. Её звонок и дрожащий голос в трубке нас выбил из равновесия. Она работала в санчасти, и первая сообщила нам, что на ЧАЭС пожар и мы горим. Еще пару минут мы приходили в чувство. Затем каждый из ребят стал звонить домой. Предупреждали жен, чтобы они закрыли на всякий случай форточки и не пускали утром детей в школу.
Тем временем мы пытались понять и разобраться — что на самом деле произошло. На блочном щите через некоторое время нам сообщили, что на 4-м энергоблоке эксперимент идет, возможно из-за этого возникли проблемы. Машинный бал большой и то, что в конце рухнули плиты перекрытия мы сразу не заметили. Со стороны поврежденных турбин в нашу сторону стало тянуть паром. Вследствие этого постоянно срабатывали аварийные датчики превышения радиационного уровня. Вся нашаф смена облачилась в респираторы. Другого способа хоть как-то уберечь себя – не было.
Еще минут через 40 поступила команда отправиться на 4-й энергоблок для оказания помощи коллегам. От нашей команды пошел я и Коля Соловьев. С каждым шагом, проходя сквозь центральный зал и центральные турбины, мы приближались к очагу катастрофы. Тревога чувствовалась всюду. Акимов, увидев нас, поинтересовался – приняли ли мы йодистый калий? Его в ту ночь нужно было пить всем, кто преступал порог 4-го блока. Мы пришли не подготовленные к опасности. Акимов достал из аптечки баночку обычного йода, накапал нам в стакан с водой и приказал залпом выпить. Думаю, что именно это спасло нам жизнь.
Охлаждать было уже нечего! Реактор взорвался!
Первое, больше всего шокировало — стена, которая разделяла реактор и турбинный цех, она оказалась изогнута. Стена толстенная, как бочка, шириной метра полтора, а то и больше! Как она могла изогнуться в форму радуги – вопрос? Первые минут сорок мы занимались хронометражем задвижек. В буквальном смысле на собственной спецодежде, на коже рук, ног записывали их номера и состояние. Срочно передавали всю зафиксированную информацию старшему инженеру. Он нашей информации зависел процесс подачи воды для охлаждения реактора.
Сняв все показатели, мы вернулись на блочный щит. К тому времени вокруг стали словно коршуны слетаться стаи «скорых» — началась эвакуация раненых и пострадавших. Дятлов распорядился подавать воду для охлаждения реактора. Никто в тот момент даже представить себе не мог, что охлаждать-то было уже нечего! Реактор взорвался!
Из баков чистого конденсата мы стали подавать воду для охлаждения. Каждый бак – около 2000 кубических метров воды. Мы закачали около 4000 кубов на охлаждение реактора. Так было написано в инструкции – расхолаживать реактор, нарушать инструкцию категорически запрещено. К сожалению, эти действия только ухудшили ситуацию.
Охлаждение реактора ухудшило радиационную обстановку
Вода, которую подавали на блок, не могла охладить уже разрушенный реактор. Одновременно с этим она залила минусовые показатели машинного зала, потом радиоактивную воду пришлось откачивать. Это привело к резкому увеличению уровня радиации в целом на площадке ЧАЭС.
Спустя некоторое время подошла очередь эвакуации нашей смены, дышать становилось трудно с каждой минутой. В медсанчасти уже были Акимов и Топтунов — невменяемые оба, никого не узнавали, находились в бреду. У меня на глазах в часть на руках внесли Ситникова и Чугунова — не хватило носилок. Тогда каждый из нас смотрел в лицо смерти в буквальном смысле — глаза в глаза.
Мы с ребятами сдали кровь для анализа, до утра нас продержали в медпункте. Здесь же встретили Парашина — секретаря парторганизации, он первый сообщил нам об эвакуации Припяти. Следующее утро стало новым этапом — началась жизнь После. Авария круто изменила привычный уклад, каждому пришлось приспосабливаться, учиться жить в условиях постфактум. То, что «в СССР не могло произойти в принципе» — произошло на наших глазах».