Михаил Горбачёв впервые посетил Чернобыльскую атомную станцию 23 февраля 1989 года, спустя почти через три года после катастрофы. Он никогда не объяснял, почему ему для этого понадобилось столько времени. Есть фотографии, опубликованных в советских газетах, на которых Горбачев с супругой Раисой Максимовной, одетые в белые халаты, общаются с руководителями ЧАЭС и партийными чиновниками в одном из реакторных отделений ЧАЭС.
По состоянию на февраль 1989 года электроэнергию вырабатывали три из четырех энергоблоков Чернобыльской АЭС, но проблемы, вызванные аварией — не иссякли, а только накапливались. В декабре 1988 года КГБ сообщил партийным чиновникам в Киеве ряд назревших проблем, возникших на 4-м энергоблоке ЧАЭС, связанных как с саркофагом, которым его накрыли, так и с попытками его дезактивации.
Ученые и инженеры тогда еще не знали, сколько именно радиоактивного топлива осталось в поврежденном реакторе и в каком состоянии он находится. Они не могли подробно это исследовать из-за оборудования, которое было не способно выдержать уровень радиоактивности свыше 200 рентген в час.
Гражданские и военные бригады работали круглосуточно, удаляя загрязненный грунт и закапывая в землю радиоактивные предметы. Но и они использовали неподходящее оборудование, выполняя значительную часть работ с помощью примитивных машин, что угрожало их здоровью и замедляло весь процесс.
Например, бульдозеры, с помощью которых удаляли загрязненный грунт, были насквозь побитые радиацией, но их часто путали с “чистыми”, продолжая с их помощью загрязнять территорию и распространять радиацию, вместо того, чтобы нейтрализовать эту цепочку.
Постоянно возникали проблемы с самим саркофагом. «Укрытие» над поврежденным реактором было частично построено на стенах старого блока, которые уцелели после взрыва. Тогда этот объект считали гениальным архитектурным решением, поскольку оно спасало жизнь и здоровье строителей, но со временем на поверхность стали всплывать все признаки и недостатки советского подхода “быстрого реагирования”.
Фундамент блока реактора, который не предусматривал дополнительных нагрузок, медленно оседал в землю под весом новых бетонных конструкции над ним. Их возводили на подступах к саркофагу, с целью нейтрализации влияния радиоактивного грунта. Эти конструкции вместе с подземной бетонной платформой, которая должна была бы предотвратить загрязнение грунтовых вод бассейна Днепра, повлияли на поток грунтовых вод под четвертым энергоблоком, что негативно отразилось на устойчивости основания саркофага.
Советская экономика – монстр в состоянии свободного падения
Михаил Горбачев не мог исправить недостатки действующих электростанций за счет привлечения дополнительных средств, ведь экономика Советского Союза находилась в состоянии свободного падения, обусловленного снижением цен на нефть — основной фактор твердо валютных поступлений на мировом рынке.
Надежды на улучшение экономических показателей Горбачев связывал только с рыночными реформами. За девять месяцев до визита на Чернобыльскую АЭС, ему удалось добиться снятия государственной монополии на экономическую деятельность, и тем самым дать дал зеленый свет малому предпринимательству.
Но этих изменений было недостаточно. Частичные реформы не смогли оживить экономику, которая всегда страдала от дефицита продовольственных товаров и предметов первой необходимости, а после падения цен на нефть вообще пасла задних, оставив полки советских магазинов наполовину пустыми. Монстр в лице советской экономики демонстрировал все меньше жизненных признаков. К тому же, коммунистический лидер натыкался на суровое сопротивление со стороны старых партийных и управленческих кадров.
Горбачев все же бросил вызов монопольной власти партийных элит, которая сохранилась еще со сталинских времен. Он предоставил гражданам определенную политическую свободу, которая должна была компенсировать пустые полки и экономические трудности, залечить чернобыльские раны, оставленные радиацией.
Какой дурак придумал слово “перестройка?”
На следующий день после визита в Чернобыль, 24 февраля 1989 года, Горбачев встретился в Киеве с представителями некоторых украинских общественно-политических организацией. На встрече присутствовал Владимир Щербицкий, первый секретарь ЦККПУ.
Между Горбачевым и Щербицким не было понимания — ссора по поводу парада 1 мая 1986 в Киеве, когда Горбачев заставил Щербицкого провести массовую демонстрацию, несмотря на повышенный уровень радиации, была лишь одной из многих причин напряженных отношений между ними.
Владимир Щербицкий не верил ни в реформы Горбачева, ни в его управление ими. Убежденный, что Горбачев толкает государство в бездну, Щербицкий однажды даже сказал: Какой дурак придумал слово – “перестройка?”
Как Первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Украинской ССР, он использовал все имеющиеся у него ресурсы, чтобы препятствовать реформам нового лидера огромной страны, но избежать отставки это ему не помогло. Вскоре после визита Генсека, стало очевидным, что Украинская ССР стоит на пороге новой эры, которая фактически определит судьбу Чернобыльской АЭС и зоны отчуждения вокруг атомной станции.
Горбачеву было известно, что украинское общество выдвигало перед ним большой блок экологических вопросов, в котором особое внимание уделялось Чернобыльской катастрофе и ее последствиям, в частности:
- перспективе закрытия Чернобыльской АЭС и всех других реакторов РБМК в Украине;
- остановке строительства новых атомных электростанций в Украине, независимо от типа реактора, который там планировали использовать;
- медицинским осмотрам для всего населения Киева и других регионов, соседних с Чернобыльской электростанцией;
- реабилитационным мероприятиям для тех, кто пострадал от катастрофы.
Экологический национализм на фоне реформ Горбачева
Опираясь на украинский опыт, по всему Советскому Союзу активисты пробужденного гражданского общества, на фоне политических реформ Горбачева стали переходить к экологической активности. Вскоре эти действия приобрели черты экологического национализма, политического движения, лидеры которого связывали решение проблем охраны окружающей среды с этническими национальными программами, представляя свои республики главными жертвами экологической политики центра.
АЭС были изображены воплощением экологического империализма. В Литве споры велись вокруг Игналинской АЭС, на которой были установлены реакторы такого же типа, как в Чернобыле. В сентябре 1988 года литовский народный фронт, мобилизовал около 20 000 человек, чтобы создать “живое кольцо” из людей вокруг Игналинской станции.
ИАЭС воспринимали не только как экологическую, но и как культурную угрозу литовской нации. В декабре 1988 года землетрясение в 7 баллов, прокатившееся по северной части Армении, вызвало массовые протесты, которые привели к закрытию Армянской АЭС, вблизи города Мецамор, построенной не только в районе высокой сейсмичности, но и всего за 36 км от столицы республики Ереван.
Таким образом, Чернобыльская катастрофа стала толчком к тому, что в СССР активисты все больше стали выносить на общегосударственный уровень вопросы, связанные с экологическими проблемами конкретных территорий.
Это не только выявило массу секретной информации, тщательно скрываемой КГБ от гражданского общества, но и обусловило создание платформы для запуска нового рубикона — обретения независимости бывших республик, их выхода из состава некогда «могучего, нерушимого, созданного волей народов» – Союза Советских Социалистических республик.