Казалось бы, что ни об одной катастрофе в мире не говорят столько, сколько о катастрофе на ЧАЭС. Порой предлагаемая информация не всегда правдива, отдельные мифы об аварии существуют, и по сей день.
Мы провели параллель между официальными данными и рассказом Сергея Мирного – ликвидатора аварии, командира взвода Чернобыльской радиационной разведки. Он – человек глыба, который всю свою жизнь после аварии посвятил изучению её последствий.
Вернувшись в свою лабораторию после аварии, он сначала продолжил работать над физико-химическими исследованиями, а потом посвятил жизнь ликвидации информационного загрязнения, которое после катастрофы в Чернобыле начало складываться в обществе. Он не просто ликвидатор, он – непосредственный очевидец событий.
Сегодня, работая шеф-гидом организации «Чернобыль тур», он развеивает бессмысленные чернобыльские мифы, в которые некоторыедо сих пор верят, разъясняет правду о реальных последствиях катастрофы, о которых многие даже не задумываются.
Интервью эксперта по Чернобылю
Официально: 26 апреля 1986 года на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошел взрыв, который полностью разрушил реактор. Так называемая активная стадия длилась 10 дней. Все это время происходили интенсивные выбросы радиоактивных элементов. В том числе изотопов урана, плутония, йода- 131, йода – 134, цезия – 137, стронция -190. Первые дни пылающее пламя поднималось над развалинами реактора на высоту более километра, немногим позже – на несколько сотен метров.
Комментарий Сергея: Наиболее опасный уровень радиации на самом деле охватывают несколько меньшие территории. Чем тяжелее частицы ядерного топлива, тем ближе они упадут. Чем меньший уровень загрязнения, тем он однороднее и тем большую площадь он занимает.
Вопрос: В процессе ознакомления с некоторыми воспоминаниями, складывается впечатление, что героизм и желание простых ликвидаторов что-то делать постоянно стыкались с неким идиотизмом в лице отдельных штабных офицеров. Как все выглядело на практике?
Комментарий: Зачастую это соответствовало действительности. Попав в 27 лет в Чернобыль, я увидел типичную советскую систему в её лучших традициях. Колоссальная возможность мобилизации гигантского ресурса, брошенного на ликвидацию, и при этом не менее колоссальная его не эффективность.
Львиная доля усилий уходила не на борьбу с последствиями аварии, а на борьбу с ведомствами. Я – радиационный разведчик, моя задача, двигаясь по самой загрязненной территории, провести в Зону колону бронированной разведывательно-дозорой машины, получить в штабе задание, распределить его, разослать все экипажи на маршруты, самому съездить на разведку.
Вечером накопленный материал сдать в штаб, а ночью в лагере обрабатывать горы документов, отчетов, анализов, составлять планы на следующий день, расписывать маршруты движения техники, готовить аналитику для руководства. Много бессмысленно потраченного времени и нервов, на этом фоне занимала общение с дезактиваторами.
Система была организована примитивно. Казалось бы – каждый выполняет свою работу. Но у разведывательной бригады есть свои нюансы работы, которые не всегда стыковались с требованиями и нормами тех служб, которые занимались дезактивацией. Нас просто не возможно было нормально «вымыть» – ни люди, ни машины уже не поддавались 100% -ой обработке дезактивирующими средствами.
Мы каждый день ходили по лезвию ножа, разведка – опасная миссия. Информация, которую мы добывали, была секретной, она сразу отправлялась в оперативный штаб Зоны для передачи её в отдел радиационной разведки при министерстве обороны СССР. Мы располагали максимально полной, точной, и достоверной информацией о радиационной обстановке.
Всё, что было нами обнаружено, использовалось атомщиками для подготовки докладов в правительственной комиссии. Мы работали в самых заражённых местах. Повышенный радиационный фон спецтехники ничем не удавалось вымыть, чтобы привести к стандартам дезактиваторов.
Мой взвод на площадку отстоя техники, так называемый «могильник» – отправляли чуть ли не каждый день. Окольными путями мы все же обходили зону, так как оставлять спецтехнику с радиационным оборудованием без надлежащего присмотра я просто не имел права, о каком «могильнике» может идти речь?
Вопрос: Командование понимало, с чем приходилось сталкиваться, и что такое радиация?
Комментарий: Трудно однозначно ответить.Чернобыльская авария стала абсолютной неожиданностью для всех – мы все там учились, все набирались опыта. Я бы не стал осуждать кого-то конкретно. Но и не замечать того, что на первых этапах на уровне руководства все же происходила задержка с выводами и решениями, которые необходимо было оперативно предпринимать, тоже нельзя.
Очевидно, что никто не мог окончательно поверить в колоссальный масштаб аварии и предвидеть её последствия. Смешно вспомнить, что на третий день после случившегося, замминистра энергетики бодро докладывал руководству, что через три месяца четвертый энергоблок, которого уже не существовало в помине, снова подключат к единой энергетической системе СССР.
Вопрос: Каковы реальные медицинские последствия Чернобыля?
Комментарий: Есть два вида последствий, которые полностью относятся к фактору облучения.
Первый: несколько сотен смертей от острой лучевой болезни среди тех, кто изначально находился на станции в момент катастрофы и тех ликвидаторов, которые приступили к работе в первые часы и дни после аварии. Я не очень доверяю существующей статистике, но даже, если она уменьшена в разы, то речь идет о нескольких тысячах людей. Это жуткие цифры, на самом деле. Они только кажутся небольшим процентом на фоне общего количества ликвидаторов, измеряющегося 600-900 тысячами.
Второй: Полесье – йододефицитный регион, кардинально отличающийся, например, от азовского или черноморского побережья, в котором с йодом все в порядке. Щитовидка жителей Полесья жадно впитывает весь йод, который поступает в организм. Наиболее жадная в этом смысле щитовидка – у детей.
Она принимает участие в процессах роста, поэтому крайне важна для растущего организма ребенка. И вот происходит авария, вследствие которой взрывается четвертый реактор. В нем накоплен, помимо всего остального, радиоактивный йод – продукт распада ядерного топлива. Он разносится со страшной силой по всему Полесскому региону.
Местные жители, в особенности дети, впитывают его в себя, как губка воду. Щитовидная железа облучается, концентрируя в себе его максимальное количество. До аварии рак щитовидки у местных детей был крайне редким видом заболевания, 2-3 случая на 100 тысяч детворы. После – его увеличилось приблизительно в 100 раз.
Аудиоверсия публикации