Михаил Омельченко родом из Ивашковки, Городнянского района на Черниговщине. Закончил сельскохозяйственную академию, там же – военную кафедру, в 1981 году получил звание лейтенанта. Мечтал о будущем – строил на родине добротный дом, в котором, как планировал, будет жить его семья. Но через три года – в 1984-м, когда женился, получил направление на работу в Бутовцы, в Полтавской области.
Именно здесь начали вить гнездышко с молодой женой Валентиной. Уже и ремонтные работы завершали, когда Михаила снова перенаправили – на этот раз в Дроздовицу, где пришлось работать секретарем партийной организации. Жизнь начала налаживаться, всё шло своим чередом, но в апреле 1986-го случилась авария в Чернобыле. Михаил Омельченко получил повестку из военкомата. С 9 октября по 2 декабря вместе с другими ребятами Михаил работал в Чернобыле на ликвидации последствий аварии. К тому времени он уже был в звании старшего лейтенанта.
Воспоминания Михаила Ивановича Омельченко, ликвидатора аварии на ЧАЭС:
«…У нас был отдельный батальон материального обеспечения, который входил в состав 25-й московской бригады. Я исполнял обязанности замполита роты. Осуществил 28 выездов в третью зону заражения — пекло взорвавшегося реактора было у меня за спиной, через стену. Приходилось и в Припяти бывать — мы очищали балконы от бытовых вещей, насквозь пропитанных радиацией. Нас при помощи крана с «корытом» поднимали на определенный этаж. Поднявшись, мы всё сбрасывали с балконов вниз, в квартиры мы не заходили.»
Внизу грузили вещи на машины и отвозили их на могильник. Все солдаты и командование жили в 30-километровой зоне от места аварии – в Иванковском районе. Солдаты жили в палатках на 100 мест, а офицеры – в модулях, похожих на финские домики, только большие по размерам. Питались ликвидаторы неплохо, иногда даже красной рыбой и красной икрой. Одежду меняли каждый день – с зоны возвращаться в зараженном было нельзя.
Ликвидация аварии в Чернобыле: вёдра, швабры, порошок «Лотос» и вода
Первые десять выездов непосредственно на ЧАЭС я осуществлял как старший машины. Мы с водителем приезжали на автомобиле, который был обит свинцом в сантиметр толщиной. Нам загружали графит и мы вывозили его на могильник, который размещался в десятикилометровой зоне от Чернобыля – в селе Куликово. Таким образом, осуществлялась уборка территории под строительство будущего саркофага.
Чуть позднее пришлось и со шваброй в руках работать — нам выдавали ведра, швабры, порошок «Лотос», воду. Группа с дозиметристом подъезжала к помещениям станции, мы заходили внутрь и дозиметром измеряли уровень радиации. В одном углу комнаты она составляла, например, 75 рентген, а в другом – 20. Работать мы могли только одну-полторы минуты, не больше. За это время мы успевали развести порошок и швабрами раз десять потереть стены — уходило два ведра мыльной воды. Радиация после такой чистки уменьшалась наполовину — каждую комнату мы мыли раз по десять. Затем группа возвращалась в административно-бытовой комплекс. Здесь мы мылись, переодевались и нас снова вывозили в 30-километровую зону. За день мы могли совершить только одну поездку в зону заражения.
Правду о радиации тогда знали немногие. Какие-то слухи между ликвидаторами, конечно, распространялись, но всей глубины трагедии понять было нельзя. На официальном уровне – полнейшая тишина, а между собой – ну мало ли кто там чего себе придумывает. Поэтому ребята и не «били тревогу», получая защитные материалы, которые совсем не защищали.
Можно ли было на сто процентов защитить тех, кто смотрел смерти прямо в глаза?
Противогазов нам не выдавали, лишь маски, которые мы называли «лепестки» – ну от чего они могли защитить? Уже после первых двух поездок на территорию третьего реактора у меня начался удушливый кашель и страшная диарея. Очевидно, вдоволь надышался радиационного испарения. Меня отправили в санчасть, где я отлеживался четыре дня – пока состояние стабилизировалось. Думаю, что просто организм адаптировался, привыкал, потому что уже в следующие поездки такой реакции не было. Но это не означало, что радиация куда-то исчезла.
Кусочек графита с ЧАЭС — теще под подушку
Помню, японцы прислали нам роботов, которые должны были с крыши энергоблока сбрасывать зараженные предметы. На крыше концентрировалось наибольшее количество радиации – свыше 500 рентген. Но японская техника поломалась — роботы не выдержали напряжения. Вместо них искали добровольцев, которые залезли бы на крышу. И такие нашлись – юноши в возрасте лет до 25, видно, только после службы в армии. Так вот они в костюмах, защищенных свинцом, с крыши сбрасывали все, что могли. В документах написали, что они получили 25 рентген – это максимальное количество радиации, которую можно было указать в документах.
Сразу в части им выплачивали по тысяче рублей и отправляли домой, как оказалось позже — умирать. Мы потом узнали – через месяц тех ребят не стало. Осознавали ли они, что соглашались на собственную смерть? Вряд ли. Никто из нас не знал, какую страшную силу имеет радиация. Ее же было не видно. Вокруг глянешь – здания стоят целые, неповрежденные, лишь едкий запах йода вокруг.
Запреты, запреты, запреты…
На ликвидацию последствий Чернобыльской аварии было привлечено большое количество спецслужб. Из зоны нельзя ничего вывозить, ничего завозить. Особенно это касалось фотоаппаратов, которыми можно было зафиксировать что-то лишнее. Территория станции со всеми хозяйственными блоками, с охладителями была большой — работы хватало.
Не случалось и без курьезных случаев на ЧАЭС. Помню, однажды к нам в палатку зашел дозиметрист, чтобы измерить уровень радиации. Возле одной кровати дозиметр показал такой фон радиации, что прибор пронзительно противно запищал. Оказалось, что солдат вывез из зоны маленький кусочек графита и спрятал. Говорил, что повезет домой и положит теще под подушку. Ох, и насмеялись мы тогда»…
После ликвидации аварии Михаила Ивановича забрали служить в Москву, потом в Чехов. Пришлось быть и замполитом, и поработать главным инженером на нефтебазе. Когда предприятие закрыли, вышел на пенсию. Сегодня, спустя годы после трагедии в Чернобыле, Михаил Иванович не падает духом. Подбрасывая на руках собственного внука, говорит, что он — единственное, что лечит тело и душу, придает жизни воодушевления. Ради его жизни и миллионов таких, как он, в 1986 году он выстоял в Чернобыле, Говорит, что делал всё, чтобы радиационное пламя не коснулось тех, кто родился после катастрофы.