Судебное заседание над обвиняемыми в катастрофе, произошедшей 26.04.1986 на ЧАЭС, было запланировано на 7 июля 1987 года, проходило оно в Доме культуры г. Чернобыля.
В 13.00 громко, словно удар колокола прозвучало: «Прошу всех встать, суд идет!» Обвинительный приговор и заключение судей зачитывали почти два часа.
Прокуратура обвиняла подсудимых в нарушении правил безопасности на взрывоопасных предприятиях и во взрывоопасных цехах, а также в злоупотреблении властью и служебным положением, и халатности.
«Вина осужденных определена и доказана, все они понесут заслуженное наказание», – такими заголовками пестрили первые страницы газет в СССР, это тиражировалось во всех правительственных пресс-релизах. Журналисты-международники, получив возможность вести свои репортажи прямо из зала суда, проглатывали каждое слово прокуроров обвинителей.
Судья монотонно констатировал, что исключительно вина подсудимых в том, что погибли 30 сотрудников атомной станции, исключительно по их вине – сотни человек получили дозы облучения различной величины, по их вине – более 116 тысяч жителей Чернобыля, Припяти и приближенных мелких сел были эвакуированы.
Во многом так и было. Бросив практически всё нажитое, порой даже просто в домашних тапках, люди садились в автобусы, надеясь вернуться в ближайшее время. Некоторые с некоторой долей юмора отнеслись к эвакуации, как к неожиданной и приятной возможности отдохнуть на майские праздники.
По дороге смеялись, хвастались, как бегали на соседские балконы смотреть пожар на АС, даже проснувшихся от шума и выбежавших на балконы детей, не прогоняли – зрелищно все это было. Припять не спала в ту ночь. В родные дома люди так и не вернулись…
Экспериментаторы…
О техническом несовершенстве реактора, отдельных недоработках в конструкции, знали, пожалуй, только сами конструкторы. О неосведомленности об этом сотрудников ЧАЭС, специалисты атомщики начали говорить сразу после аварии.
Говорили об этом в зале суда и обвиняемые, и свидетели. Конструктивной взаимосвязи между конструкторским бюро и разработчиками фатального эксперимента не существовало. Целью был сам эксперимент — остальное не в счёт.
На карту было поставлено многое, поэтому-то «эксперимент любой ценой» был во главе угла. Как говорится – победителей не судят, на это и рассчитывали, ведь цель всегда оправдывает средства. А цель была – самая что ни есть благородная, но здесь народный фольклор умалчивает о том, что никакая научная цель не стоит человеческой жизни.
«…Вероятно эта авария – просчет всей науки. Если в активной зоне менее 30 стержней, то реактор переходит в ядерноопасное состояние, рано или поздно, но катастрофы было не избежать»,— скажет в своих показаниях Анатолий Крят, начальник ядерно-физической лаборатории ЧАЭС.
Разумеется, что тогда не все показания свидетелей были в пользу подсудимых, мало того, даже их собственные доводы были свидетельством многочисленных нарушений, как во время реализации самого эксперимента, так и после аварии.
На этот раз не было победителей, которых не судят. Человеческая жизнь, горе, страдания, экологическое бедствие планетарного масштаба – стали во главу угла.
Представителям иностранных средств массовой информации было объявлено о том, что подсудимые в принципе согласны с приговором.
«Они, в основном, признали свою вину, все сожалеют и раскаиваются в содеянном»,— официально объявили в пресс-центре.
Подсудимый Александр Коваленко говорил, что не мог себе даже представить, что его безответственные коллеги так халатно отступят от регламента выполнения программы испытаний. Он деликатно подчеркнул, что сам вообще на них не присутствовал.
Инспектор Лаушкин уверял, авария была необратима. «Тяжело вынести наказание, если не имеешь понятия, за что оно выносится. Теряется вера в справедливость, осознание этого убивает человека изнутри»,— так полагал, оперативно исключенный из партии, начальник смены Рогожкин.
Все они придерживались в своих показаниях некой отстранённости от случившегося и настаивали на оправдательном приговоре.
Приговор…Что дальше?
Приговор суда был зеркальным отражением того, что запросил в обвинительном заключении прокурор.
Все осужденные были в той или иной степени облучены. Критическое состояние обострения лучевой болезни было только у Дятлова. Из тюрьмы, а потом из колонии он писал жалобы на имя Михаила Горбачева. По кабинетам ЦК партии его письма носила жена. В своих доводах Дятлов настаивал на том, что реактор был не годен к эксплуатации.
За осужденного и изнывающего от болей Дятлова хлопотали многие, в том числе академик Андрей Сахаров. Он был освобождён спустя 3 года 9 месяцев после ареста. Прошел курс лечения в реабилитационном центре в Германии. Дятлов умер, не дожив до десятилетия с момента аварии почти год, успев в последние годы жизни написать свою версию событий на ЧАЭС.
Николай Фомин не отличался здоровьем еще до момента катастрофы. Он попал в аварию и переломал себе позвоночник. Тогда же, в 1985 году, он впервые обратился к психиатру.
Спустя пару лет, приговоренного к колонии Фомина, как психически неуравновешенного перевели в специализированную лечебницу, а еще через год освободили, признав невменяемым и переведя в психиатрическую больницу. Несмотря на такой неутешительный диагноз, Фомин выздоровел. Со временем устроился на Калининскую АЭС, где и трудился до самой пенсии.
Виктор Брюханов — инвалид и ликвидатор аварии на ЧАЭС 1-ой категории. Сегодня, перенеся два инсульта, он почти не обходится без помощи. Тем не менее, продолжает регулярно общаться с прессой, хотя практически полностью ослеп.
До 1991 года он отбывал свое наказание, трудился слесарем. При помощи администрации Луганской колонии, где ему выдали положительную характеристику, ему удалось получить условно-досрочное освобождение. Выйдя на свободу, он устроился на работу в «Укринтерэнерго».
Он интересуется судьбой бывших коллег. Знает многое о судьбе Фомина, и что Рогожкин, освободившись, вернулся работать на Чернобыльскую АЭС.
Сожалеет, что Лаушкин и Коваленко умерли от рака. «Все защищали честь своих мундиров!», заявляет он в кругу тех, кто каждый год приходит к нему за интервью. И продолжает:
«Говорят, что проводимый нами трагический эксперимент был не согласован на высшем уровне. Все это вранье, так как были согласованы абсолютно все детали эксперимента. Его результатов ждали».
И в этом нет сомнений. Партийные функционеры, надеясь на положительный исход, ждали результатов испытаний, как «манну небесную». Кто-то уже представлял себя в новом кресле, продвигаясь по карьерной лестнице, другие – ожидали премий, третьи – иных вариантов поощрения.
Идеология, в которой жили люди периода глубокого советского застоя, давала возможность получить эти блага только рискуя, или в той или иной степени выходя за рамки дозволенного. Сдать объект раньше намеченного срока! Перевыполнить план, не смотря на трудности! Провести эксперимент, лишь не ненамного нарушив его параметры!
Следуя этим лозунгам, ты мог стать – всем, сидя, как мышь – остаться никем. Внемля собственному эгоцентризму, многие для себя выбирали первый вариант.
Это был риск, своего рода рулетка, которая раскрутившись, на полном ходу, испепелила вокруг себя всё живое, оставив одних – без выигрыша, других – лишила крова, а третьим – она стоила жизни.
