Весь мир знает о подвиге чернобыльских пожарных. Они, как и положено, первыми прибыли на место катастрофы и не дали огню распространиться на другие реакторы. Шестеро из них погибли… Атомщики, дежурившие на своих рабочих местах, оставались на разрушенном блоке до самого вечера — двадцать из них погибли. Что именно они делали после взрывов на 4-ом энергоблоке, почему, и главное – ради чего они не смогли оставить свои рабочие места, которые, в конце концов, стали для каждого из них – адом?
Своими воспоминаниями делится Алексей Бреус — высокий и стройный, с длинными волосами и мягким взглядом. Алексей Бреус больше похож на художника, музыканта или поэта, чем на физика-ядерщика. В свои 60 лет он выглядит моложе сверстников, хотя в день аварии получил облучение в 120 бэр, при допустимых 2 бэрах в год – по украинским стандартам.
26 апреля 1986 года – в день аварии на четвертом реакторе – мне, как оператору Чернобыльской АЭС, суждено было стать последним человеком, нажавшим кнопку на еще “живом” пульте управления разрушенного блока. Это произошло спустя 14 часов 20 минут после взрыва реактора.
Утром я поехал на работу, толком ничего не зная о том, что произошло на 4- ом реакторе ночью, я просто вышел на свою очередную рабочую смену. Сказать, что у меня был шок от увиденного — значит, ничего не сказать. К разрушенному ядерному блоку, я пробирался сквозь руины разрушенных конструкций, обвисшие и обгоревшие коммуникационные системы, обломки графита, едкий дым.
Глядя на своих коллег, которые прибыли раньше меня, увидев состояние тех, кто остался с ночного дежурства — я впервые ощутил жуткий страх и начал догадываться — что произошло на самом деле, оставалось понять причины — из-за чего случилась катастрофа? Но на это потребовалось время.
Я подошел к реактору спустя шесть часов после взрыва и оставался внутри почти весь день. Позже в Чернобыле из-за высокого уровня радиации очень часто рабочая смена военных, командированных специалистов, и других ликвидаторов продолжалась лишь несколько минут. Но в день аварии атомщики, несмотря на смертельные уровни радиации, работали целую восьмичасовую смену, а некоторые просто до тех пор, пока могли устоять на ногах.
В тот злополучный день, вечером, нажимая последнюю кнопку на своем пульте, я и не догадывался, что оставляю своё рабочее место навсегда. В том, что я оказался последним за пультом атомного блока, нет ни какой фатальности, нет моей заслуги, нет вины. Сложившийся факт, но, видимо — исторический.
Именно момент нажатия последней кнопки – завершил отчаянное и жестокое противостояние атомщиков случившейся ситуации на атомной станции. Этот момент стал началом второго этапа катастрофы – ликвидации ее последствий, который продолжается по сегодняшний день и, глобально будет длиться еще столетия.
А до того, на протяжении долгого времени, мы – атомщики делали то, что кроме нас не смог бы сделать никто другой – ни пожарные бригады, ни профессора с учеными, ни солдаты, ни администраторы, ни партийные чиновники. Но мы не Боги – наши возможности и силы были исчерпаны. Последняя кнопка подтвердила это — единственный уцелевший насос для подачи воды к реактору не запустился! После этого вмешательство операторов в судьбу 4-го чернобыльского реактора прекратилось навсегда.
У операторов-атомщиков после взрыва реактора было много работы
Для меня и моих коллег это была именно работа, наша профессиональная деятельность, хотя и в чрезвычайно сложных условиях. После взрыва реактора атомщики пытались хоть как-то уменьшить пагубное влияние того, что уже произошло. Основными задачами в той адской обстановке были:
- потушить огонь – где с пожарными, а где и самостоятельно;
- устранить неядерные угрозы и предотвратить новые жертвы, которые могли вызвать взрыв водорода, возгорание масла, оборванные электрические провода;
- найти и спасти коллег, которые уже не могли передвигаться;
- разведать обстановку – состояние реактора, здания, уровни радиации;
- обеспечить охлаждение реактора, путем беспрерывной подачи воды.
Самым основным для меня, как и для тех, кто был в тот момент на ЧАЭС, было охлаждение реактора. В сложившихся обстоятельствах — это было категорическим требованием, прописанным во всех операторских инструкциях.
Тушение огня и неядерные угрозы
Противодействие пожарам для операторов является таким же долгом, как и для пожарных. У операторов заранее расписано, кто, где и что именно должен делать в случае пожара, они обучены этому, могут справиться с пожарными рукавами и огнетушителями, знают, где расположены противопожарные системы, как они работают и как с ними обращаться. В конце концов, воду пожарным качают тоже операторы.
После взрыва ядерного реактора возникли новые угрозы, которые могли привести к новым жертвам. Атомщикам это понимали лучше других и делали все, чтобы предотвратить новые взрывы, пожары, обрушение строительных конструкций, поражение людей электрическим током. Само собой, что для устранения подобных угроз, нужно было что-то — остановить, отключить, перекрыть, опорожнить, обесточить, или наоборот – заполнить, включить, соединить. В сложившихся условиях за это порой надо было заплатить жизнью.
К примеру, из турбинного отделения надо было немедленно удалить технические масла, чтобы они не воспламенились, поскольку рядом был огонь. А такого материала – более двухсот тонн в двух резервуарах, расположенных возле турбин. Оператору достаточно повернуть ключ на пульте турбины, чтобы масло через большую трубу стекло в специальную подземную емкость за пределами здания. Однако из-за больших разрушений и разорванных коммуникаций, сделать это при помощи пульта управления не представлялось невозможным.
Поэтому двое из операторов, не особо задумываясь о последствиях, шагнули в опасную зону и сделали то, что должны были сделать – собственноручно открыли вентиля и техническая масса стекла в подземные ёмкости. Вследствие очень высокого облучения эти ребята погибли, но ценой своей жизни предотвратили превращение 4-го энергоблока на ядерный Везувий.
Далее мы понимали, что нужно срочно удалить водород из электрогенератора. Если этого не сделать и оставить генератор на произвол судьбы, неизбежно произойдёт новый мощный взрыв водорода, который приведёт к новым разрушениям, новым пожаров, новым жертвам. Опять атомщики пошли в опасную зону и выполнили необходимые операции, чтобы не допустить новый взрыв, но снова – ценой собственной жизни.
Спасать пострадавших и охлаждать реактор
Своих коллег и товарищей с ночной смены, оказавшихся в результате взрыва под завалами, мы находили серьёзно травмированными, под воздействием сильного радиационного облучения — практически полуживых мы выносили их на своих плечах. В результате этого все мы получили радиационные ожоги, которые дают о себе знать всю жизнь. Одного из операторов – Валерия Ходемчука – нам найти не удалось. Он навеки остался погребённым под обломками реакторного цеха, а возведенный впоследствии саркофаг является не только защитным объектом, но и своеобразным памятником над местом его гибели.
Самым страшным для нас, операторов, было — оставить реактор без воды, поскольку охлаждение реактора – наша святая обязанность. Именно поэтому в первые часы после взрыва реактора мы были сконцентрированы на самом ответственном моменте — подаче воды к реактору.
Вместе с тремя коллегами, прорвавшись в полуразрушенное и залитое водой помещение по соседству с реактором, мы вручную пытались управлять сложной системой, которая должна была обеспечить подачу воды к реактору. Правда, никто не имел полной уверенности, что вода доходит до цели хотя бы в небольшом количестве.
Из-за многочисленных повреждений на трубах вода тоннами выливалась наружу, стекала вниз и собиралась в подвальных помещениях. Позже, очистка затопленных подвалов стала наказанием для атомщиков на несколько месяцев, а тогда, в день аварии, около десяти часов утра под водой оказались важные электрические узлы, из-за чего было потеряно электропитание блока. Как следствие, единственный насос, который качал воду к реактору, остановился. Автоматически включились аварийные источники электропитания – и насос включился снова.
Ночью к реактору сначала подавали чистую воду – именно такая вода всегда используется для охлаждения реактора. Однако довольно быстро запасы чистой воды закончились, и вскоре после 10 часов утра насос пришлось остановить. Мы начали восстанавливать запасы воды – заполнять резервуары речной водой. С инженерной, как и с человеческой точки зрения – это кощунство, но тогда приоритеты уже были другие.
В 2011 году, через 25 лет после Чернобыля, во время аварии на японской атомной станции Фукусима-1, была похожая ситуация, и японцы также использовали ту воду, которая была доступна в сложившейся ситуации – морскую. Для заполнения баков речной водой надо было работать под самыми стенами разрушенного чернобыльского реактора. Владимир Бабичев, начальник смены 3 и 4 блоков, взял на себя самые опасные операции — результате облучения он перенес острую лучевую болезнь тяжелой степени.
Он ушёл последним, как и положено «капитану гибнущего корабля»
Пока в баки поступала речная вода, на пульте управления работал мозговой центр в лице начальника смены 4-го энергоблока Виктора Смагина. Он быстро анализировал всю собранную со всех доступных уголков блока информацию от операторов-разведчиков,— к сожалению, она не давала шансов на перспективу дальнейших действий атомщиков. Наше пребывание на блоке становилось не только бесполезным, но и смертельно опасным — мы сделали всё, что было в наших силах, и даже больше.
Оценив ситуацию, Виктор Смагин принял тяжелое для себя решение и, собрав тех, кто находился в тот момент на дежурстве, в 11-00 часов 26 апреля отдал команду — “Всем покинуть 4-ый энергоблок!”.
Это было решение, требующее не только взвешенного профессионализма, адекватности, но и ответственности за своих коллег – невзирая на инструкции, вопреки угрозам начальства, признать нецелесообразными любые дальнейшие действия на разрушенном блоке и, в конце концов, отказаться от них!
После этого на пульте остались двое – сам Смагин, как старший по рангу оператор, и я – второй по рангу. Состояние Виктора Смагина в результате острого облучения резко ухудшалось, он, понимая исход ситуации, приказал мне срочно уйти с 4-го блока – я перешёл на пульт 3-го блока, и только потом пульт 4-го энергоблока покинул сам Смагин – последним, как и положено «капитану гибнущего корабля».
На руководство, которое «где-то наверху принимало какие-то решения» его команда отнюдь не произвела впечатления, они и дальше звонили и требовали любой ценой подавать воду в реактор. Виктор Смагин в очень тяжелом состоянии, еле передвигаясь, пошел в медпункт Чернобыльской АЭС, а я — вернулся на пульт четвертого реактора. До самого конца смены я был там один – делал нужные переключения для восстановления подачи воды в реактор, выключал ненужное оборудование, которое было опасно, включал подачу охлаждающей воды для 3-го блока, контролировал, насколько это тогда было возможно, показания приборов.
Все время я оставался на связи с другими операторами, с которыми делал общее дело – по указаниям “сверху” мы пытались восстановить подачу воды в реактор. Около 16-00 часов, когда речной воды в баках было уже достаточно, я нажал последнюю кнопку на пульте четвертого блока.
Мы ожидали, что в результате этого должен был запуститься в работу насос, и как следствие — возобновиться подача воды в реактор. Но насос молчал, я нажимал снова и снова, но он НЕ включался — это был последний уцелевший насос, последний шанс, последняя кнопка …»
К концу дня, атомщики все же оставили разрушенный блок. С большими потерями, но очень достойно – они сделали все, что могли! В эпицентре ядерной катастрофы заменили ликвидаторы иного рода.
Уже на следующий день атомную станцию “оккупировали” ученые, строители, люди в погонах, номенклатурные чиновники, солдаты и резервисты, медики, журналисты, фоторепортёры — под открытым небом стал вырастать военный лагерь — настоящий полигон, в котором работали и жили те, кто ценой титанических усилий боролся с последствиями катастрофы на ЧАЭС. Так в ход вступила следующая фаза ликвидационных мероприятий, в которой, к сожалению, тоже не обошлось без жертв.