Любое, даже самое трагическое событие, случавшееся когда-либо в мировой истории, постепенно забывается. Лишь воспоминания их непосредственных участников звучат, словно напоминание всему человечеству о самом важном — о памяти, уважении и уроках, из которых всем ныне живущим следует сделать выводы.
Сергей Горшкалев был одним из тех, кто в числе первых житомирских спасателей отправился на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС — он входил в сводный отряд, который возглавлял ветеран пожарной охраны Борис Чумак. Сегодня Сергей Ефимович довольно спокойно вспоминает весну 1986 года.
За время, прошедшее с момента ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, мужчина научился держать все эмоции в себе. Однако, вспоминая ушедших из жизни товарищей, которые вместе с ним работали бок о бок, невооруженным глазом чувствуется боль, которая переполняет его сердце.
В тот роковой для страны день, 26 апреля 1986 года, у Горшкалева был выходной. Как и большинство граждан огромной советской страны, он даже не догадывался о том, что в ночь с пятницы на субботу в Киевской области на Чернобыльской атомной электростанции произошла страшная техногенная катастрофа. Но спустя буквально сутки по стране уже ходили слухи о трагедии.
В то время, в условиях тотального замалчивания информации, узнать о каком-то чрезвычайном событии можно было только благодаря сообщениям в вечерней программе «Время».
Лишь во время майских праздников житомирским спасателям официально сообщили о том, что случилось на ЧАЭС. Начиная с 1 мая, был введен усиленный вариант несения службы, длившийся в течение десяти дней, а в ночь на 10 мая Сергей Горшкалев в составе сводного отряда отправился в Чернобыль. Сводный отряд базировался в поселке Иванков.
«Страха не было, – вспоминает свои эмоции Сергей Ефимович, — было лёгкое волнение, ведь до последнего момента мы не знали, что произошло и с чем придется столкнуться — нас везли в Чернобыль, как слепых котят».
В Чернобыле Сергей Горшкалев находился долгих 14 дней. Он и его коллеги жили в общежитии под постоянным действием радиации. Сегодня трудно точно установить какой уровень радиации был тогда в Чернобыле, и какую дозу радиационного облучения получил Сергей наряду со всеми ликвидаторами, находившимися в тот момент на ЧАЭС.
Дозиметристам, которые измеряли дозу облучения, четко приказали: более 1 рентгена за сутки указывать в официальных сообщениях нельзя. Это требование было железобетонным и соблюдалось неукоснительно.
Йод и скисшее молоко
«Спасались, кто чем, — вспоминает Сергей Ефимович, иногда даже красным вином, которое, по словам врачей, могло слегка нейтрализовать радиацию. Каждому из нас выдали индивидуальные аптечки — в них были капсулы для защиты щитовидной железы и йод, который советовали запивать молоком, но достать свежее молоко в Чернобыле было нереально, поэтому пили скисшее.
Сергею Горшкалеву пришлось в те дни выполнять массу задач, спасателей за это и ценили — многоплановость задач, возникающая в период чернобыльской вахты, у подготовленного к экстремальным ситуациям спасателя не вызывала усталость, не выбивала из ритма, а наоборот мобилизовала.
Он и его коллеги, работая сменами по 4-6 часов, подавали воду для бетонирования реактора, осуществляли полив территории для погашения радиоактивности, проводили разведку территории, замеряли уровень радиации и наносили пометки на карту, откачивали зараженную воду из реактора. Сергей Ефимович вспоминает, как от зашкаливающего уровня радиации на его глазах выходила со строя тяжелая техника, отказывали двигатели у вертолетов и бронетранспортеров.
Долгих 14 дней в радиоактивной зоне не прошли для Сергея Горшкалева бесследно, врачи диагностировали у ликвидатора вегето-сосудистую дистонию — самый распространенный диагноз, который врачи диагностировали у большинства ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС. Медикам было категорически запрещено констатировать, что у пациента радиационное облучение выше допустимой нормы.
Ушел в отставку Горшкалев в чине подполковника. О тридцати годах, отданных пожарной службе ветеран вспоминает с гордостью и грустью.
«…Сны о Чернобыле снятся до сих пор, но в воспоминаниях всплывают только ликвидаторы и бездомные собаки, – отмечает Сергей Горшкалев, больше там никого и не было…»
Сергей Ефимович не жалуется на жизнь и не жалеет о днях, проведенных в Чернобыле, лишь подчеркивает, что это был его профессиональный и человеческий долг. Однако, как и всех его коллег, ликвидатора, кроме физической боли, которую ему оставили в наследство 14 чернобыльских дней, окутывает душевная тревога — а что будет дальше? Каким вырастет «поколение без Чернобыля», сможет ли оно заслонить собой мир от очередной атомной беды?
«Задавать эти вопросы мы должны не только государству, но прежде всего самим себе, считает Сергей Ефимович. Каждый чернобылец имеет моральное право услышать на них ответы, равно как и право быть защищенными от выживания за пределами возможного, теряя с каждым днем веру в завтрашний день».
По документам я получил дозу облучения — 43 рентгена, и это тогда, когда запрещали ставить более 20 рентген. Вопрос — могу ли я быть здоров?
Пусть попробуют ответить на это вопрос те, кто в государственных структурах чернобыльскую трагедию рассматривает, как элемент истории, а «чернобыльцев, с их болячками» — социальными иждивенцами. Чернобыль — это не только про смерть, боль, потерю здоровья, и обреченность. Чернобыль — это ещё и про долг, честь, память, сострадание и человечность.