13 октября 2021 года не стало Виктора Брюханова. Видимо, благодаря сериалу «Чернобыль», бывший директор ЧАЭС многим запомнился безответственным карьеристом. В фильме он показан человеком, который любыми путями пытается снять с себя ответственность за аварию. Образ отрицательного персонажа — человека советской системы — произвел ложное впечатление. Эта система выбрала его жертвой и беспощадно перемолола в своих жерновах всю его послеаварийную жизнь. Для тех, кто немного далек от чернобыльской темы, расскажем подробнее об этом человеке. Кем же на самом деле был Виктор Петрович Брюханов?
Он родился 1 декабря 1935-го в Ташкенте, там же закончил энергетический факультет Ташкентского политехнического института. Несколько лет работал на Ангренской ГРЭС, где благодаря профессиональным качествам дорос до начальника турбинного цеха. В инженерно-технической сфере он действительно отлично разбирался. Именно поэтому в 1966-м — Брюханов уже заместитель главного инженера Славянской ТЭС. Опыт не прошел даром, уже спустя 4 года он стал директором первой украинской АЭС — Чернобыльской.
Типичный советский директор Виктор Брюханов
Виктор Петрович был обычным директором, и как принято говорить — возможно не самым идеальным. Он возглавил ЧАЭС еще на этапе ее строительства, в 1970-м, столкнувшись со всеми «прелестями эпохи». КГБ буквально «пасло стратегическую стройку», неукоснительно сообщая «наверх» о всех её недостатках. Их хватало, чернобыльская стройка, как и всё советское строительство, была насквозь пронизана очковтирательством. Впитав в себя его «лучшие» качества, ЧАЭС строили второпях, закрывая глаза на очевидные недостатки.
Досрочное выполнение пятилетних планов, трудовые победы, приуроченные к «красным дням календаря» были важнее, чем безопасность. Зашквары со сдачей отдельных объектов ради показухи считались нормой. Работать в СССР, в советской системе хозяйствования, означало совершать рекорды любой ценой. Порой цена таких побед оказывалась чрезвычайно высока. Находясь в зените славы любой мог в одночасье сорваться с обрыва, стать виновником или преступником. С бывшим директором Чернобыльской АЭС судьба обошлась именно так.
Виктор Брюханов вспоминал, что на старте работы станции внештатных ситуаций, предвещавших беду, не было? Авторитет академика Александрова был непререкаем, поэтому его вердикт являлся истиной в последней инстанции. Ученый лично гарантировал, что станция абсолютно безопасна. Поэтому, получив положительный результат функционирования первых 4-х энергоблоков, приступили к монтажу еще двух чернобыльских реакторов. Мало того, на противоположной стороне реки Припять впоследствии планировали реализовать еще один грандиозный атомный невострой. Словом, ни о каких подозрениях, что штатный эксперимент может привести к трагедии, речи не шло.
Для чего был нужен эксперимент?
Авария 26 апреля 1986-го произошла в ходе испытаний одной из систем обеспечения безопасности. В частности, испытывалась возможность использования остаточной энергии вращения турбогенераторов. Теоретически на АЭ могла возникнуть ситуация наступления одновременно двух аварийных форс-мажоров. Первый — полная потеря электроснабжения атомной станции. Вторая — проектная авария в результате разрыва трубопровода циркуляционного контура реактора.
В обоих случаях реактор остается без охлаждения, что как следствие может стать причиной аварии. ЧАЭС нуждалась в дополнительной двойной суперзащите. Она уберегла бы станцию при отключении электропитания от катастрофы — раз, гарантировала возможность охлаждения реактора — два. Подобные испытания с реакторами РВПК-1000 раннее никто не проводил. Почему жребий пал на именно на Чернобыльскую АЭС — видимо так и останется тайной.
Виктор Брюханов: взрыв, арест, суд
26 апреля1986-го в 01:23: 04 эксперименту был дан старт. Циркуляционные насосы вошли в режим работы на остатках вращательного движения турбогенератора. Это привело к увеличению пара из-за малого расхода воды. Далее последовал стремительный рост мощности, который привел к взрывам. Никто не мог поверить, что они станут причиной разрушения реактора. На 4-ом энергоблоке возник пожар. Из образовавшегося кратера в ночное небо устремились тонны ядерного топлива, диоксида урана в частности. В атмосферу также попало огромное количество изотопов — всевозможных трансурановых элементов.
В момент проведения испытаний Виктор Брюханов находился дома. Его разбудил внезапный ночной звонок от начальника цеха. Узнав об аварии, директор срочно уехал на станцию. На прощанье жене он бросил не двусмысленную фразу: «Это моя тюрьма». Увидев на подъезде к АС отсутствие кровли над машинным залом 4-го энергоблока, он понял, что не ошибся.
Первоначальные обвинения в его адрес мало стыковались с предъявленными спустя год в зале суда. Несвоевременное решение об эвакуации Припяти, сокрытие реальных значений радиационного загрязнения ЧАЭС и ближайших населенных пунктов. Таковы причины его ареста в августе 1986-го. В приговоре суда — нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях, злоупотребление властью и служебным положением, халатность.
Недостатки реактора РБМК-1000
По истечении 35 лет не трудно, как говорится, разложить всё по полочкам. Во-первых — получить в первые часы и дни после аварии подлинные значения загрязнения не представлялось возможным. Дозиметры, рассчитанные на высокие поля, хранились на аварийном 4-ом энергоблоке, путь к ним отрезал пожар. Во-вторых — радиологическую ситуацию в Припяти директор узнавал от руководителя отдела внешней дозиметрии. Исключительно его показания ложились в основу отчетов, которые Виктор Петрович готовил для Москвы.
В-третьих — были свидетели того, что Брюханов первый высказался в отношении необходимости эвакуации населения. Инициативу пресекли глава Припятского горисполкома и секретарь горкома партии. «К нам летит Правительственная комиссия, ей и принимать такие решения», — ветировали они рвение директора. По истечении 6 лет после вынесения приговора появилась возможность взглянуть на некоторые секретные протоколы.
Оказалось, что советской науке были прекрасно известны недостатки реактора РБМК-1000. Однако его творцы — конструкторское бюро под руководством академика Доллежаля — свою причастность к аварии отрицали. 380 зарегистрированных аварийных остановок энергоблоков на атомных объектах Советского Союза с реакторами РБМК её подтвердили. Такое разоблачение не могло выйти за пределы высоких кабинетов. Советская техника должна оставаться самой надежной в мире. Именно поэтому широкой общественности объявили, что авария произошла из-за ряда эксплуатационных ошибок, допущенных работниками электростанции.
Срочно нужны «стрелочники»
13 августа 1986-го Брюханова взяли под стражу. До этого его исключили из партии. В одиночной камере следственного изолятора он находился 11 месяцев. Мать Виктора Петровича не выдержала потрясения и умерла от инфаркта. Советская система — ювелирный инструмент для ломки людей. Одних она возводила в ранг небожителей, другим — присваивала ярлык маргиналов, третьих — перемалывала в идеологической мясорубке.
Полученные Брюхановым в ходе ликвидации последствий аварии 250 рентген для следствия не значили ровным счетом ничего. Он ожидал приговора суда в одиночной камере, морально готовясь к расстрелу. Вести разговоры в следственном изоляторе о необходимости лечения от острой лучевой болезни — утопическая инициатива. Жена Виктора Петровича тщетно пыталась все это время добиться для мужа позволения пройти лечение. В ответ ей советовали прекратить мытарства, развестись или отречься от мужа. В высоких кабинетах ей грозили клеймом жены врага народа — 1937-й в самых зверских его проявлениях.
Аналогичная стратегия выстраивалась в отношении всех, кого система отобрала в качестве «стрелочников» — виновными назначали шестерых. Анатолию Дятлову, заместителю главного инженера, позволили пройти только первый курс лечения от острой лучевой болезни. Прямо из клиники, с глубокими радиационными ожогами, его забрали в следственный изолятор.
Арест Николая Фомина, главного инженера станции, вызвал недоумение большинства посвященных в чернобыльскую проблематику людей. Его причастность к аварии — формализм высшего порядка. Видимо доминантой для следствия оказалась формулировка должности, которую он занимал. Накануне катастрофы Фомин попал в ДТП, сломав себе позвоночник. С нетерпимой болью он боролся и в СИЗО. Пребывая в состоянии тяжелой психоневрологической депрессии, он пытался перерезать себе вены стеклом собственных очков.
Виктор Брюханов: открытый суд в закрытом городе
Только смерть уберегла от позора Александра Акимова, Леонида Топтунова, Валерия Перевозченко, Валерия Ходемчука. Теоретически они тоже могли оказаться на скамье подсудимых. Их семьи впоследствии получили соответствующие весточки из прокуратуры. «Уголовное преследование прекращено в связи со смертью обвиняемого», — таким оказался их «процессуальный некролог». Атомщиков даже после смерти продолжали долгое время считать виновными в Чернобыльской катастрофе.
Чернобыльскому дому культуры судилось войти в историю. В его стенах проходило историческое 18-дневное судебное заседание над «стрелочниками». Журналистов в закрытый город пускали по пропускам, разрешив присутствовать на открытии процесса и вынесении приговора. Обвиняемым вынесли приговор по статье 220 УК УССР — неправильная эксплуатация взрывоопасных предприятий. О том, что атомные электростанции принадлежат к взрывоопасным объектам, до чернобыльского суда не знал никто.
Брюханову, Фомину и Дятлову дал 10 лет колонии. Рогожкину — 5 лет лагерей, Коваленко – 3, Лаушкину – 2. Никто не пытался обжаловать приговор, все четко понимали, что его согласовали на самом верху. Материалы следствия, сведения об аварии, ликвидации ее последствий, эвакуации населения, информацию о зоне отчуждения — засекретили. От широкой общественности скрыли всё, что могло даже косвенно указывать на «пробелы в советской науке».
Расплата за грехи
Виктор Брюханов не сомневался, что найдись для него расстрельная статья — наивысшей меры ему не избежать. Оказавшись в колонии, он принялся штудировать английский язык, что помогло ему не сойти с ума. Пять из отмеренных ему 10 лет он проработал слесарем в тюремной котельной. После распада СССР все чернобыльские осужденные попали под амнистию. По возвращению домой бывший директор ЧАЭС вернулся на атомную станцию, где работал начальником технического отдела.
Тремя годами позже Брюханова пригласили на “Интерэнерго”. Будучи в должности заместителя начальника объединения, он курировал поставки электроэнергии за рубеж. По долгу службы он объездил много стан. В 72 года ушел на заслуженный отдых. Перенесенная лучевая болезнь не прошла бесследно — сильно упало зрение.
После двух перенесенных инсультов Виктор Петрович чуть не остался недвижимым калекой, разучившись говорить и ходить. После болезни пришлось заново бороться за жизнь. Невероятная сила характера и требовательность к себе позволили Брюханову не сломиться, он выздоровел. До конца жизни он оставался преданным делу, которое любил, и за которое пострадал.
Двое остальных «стрелочников», обвиненные чернобыльским судом на десятилетку, тоже освободились досрочно, в 1991-м. Анатолий Дятлов после освобождения не прожил и пяти лет. Он умер в 1995-м от последствий лучевой болезни. Николая Фомина ждало длительное лечение в психоневрологическом диспансере для заключенных. На каждом из упомянутых Чернобыльская авария оставила незаживающие шрамы. Всем им пришлось жить по законам системы — терпя, приспосабливаясь, совершая трагические ошибки. За всё это им пришлось заплатить своей совестью, авторитетом, здоровьем, жизнью.