«…Прошло 34 года со дня чернобыльской катастрофы, нынешней осенью – исполнится 75 лет с окончания Второй Мировой Войны… И та, и другая трагедия уничтожила человеческий материал страны весьма избирательно, усиленно инкубируя и концентрируя на поверхности серость… Особенно это видно сейчас, спустя годы….», — так пишет один из ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС Швыдько Петр Васильевич, кандидат технических наук, лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники, автор 55 изобретений, член-корреспондент Академии горных наук Украины.
Собрано по материалам П.В. Швыдько:
«…Мне, сыну фронтовика, стрелка-радиста тяжелого бомбардировщика, который прожил всего 63 года, промучившись от десятка дюралюминиевых осколков в организме, которые все время двигались, сегодня жутко и обидно. Я, хоть и был ещё ребенком, но хорошо помню время, когда базары, подходы к кинотеатрам и стадионам были забиты безногими, безрукими, воспетыми советским интернационалом победителями, которые играли на деньги своими медалями в «цок» и с грохотом перемещались на дощечках. Тех Героев я запомнил с трехлетнего возраста – мы ростом были одинаковые, с ними было весело, хоть и жили они порой просто на улице, впрочем, скорее выживали – семьи от героев уже устали, а лишний рот в те годы был критическим. Когда я пошел в школу в 54-м, их было уже вполовину меньше, а к началу 60-х — настоящих и очевидных Героев войны не стало вообще!
Мой отец никогда не ходил на праздничный парад, не участвовал в пышных торжествах по случаю Дня Победы. Однажды, в канун очередного 9 Мая, у меня состоялся с ним серьезный разговор, подытоживая который, с горечью в глазах он сказал мне: «Запомни, сегодня на Параде строем идут не настоящие фронтовики. Настоящим фронтовикам в этот день больно, им не до празднества. Склоняя голову перед десятками миллионов погибших в этой войне, радоваться сегодня победе неразумно и стыдно. И особенно стыдно перед умирающими инвалидами войны, которые живут в голоде, а не в тех стандартах жизни, которые они видели в побеждаемой и частично побежденной Европе».
Та же история с так называемым советско-интернациональным долгом — афганской войной. Трупами и ранениями раздавала страна свои интернациональные долги. Около 15 000 настоящих героев осталось в Панджшерском ущелье, в провинции Бадахшан, в Кабуле, Джелалабаде, Мазари-Шарифе и так далее. Втрое больше вернулись с афганской войны инвалидами — контуженными, ранеными, зараженными инфекционным гепатитом, брюшным тифом.
Кто мне дал право писать так о «святом и сокровенном»?
Я это право взял сам, отдавая дань памяти своему отцу-инвалиду, а также, наблюдая за «металлоемкостью тяжеловесных послевоенных кителей», когда, спустя годы, медали начали раздавать просто за то, что ты выжил. Я это право заслужил сам, наблюдая по аналогии за ежегодным приростом «металлоемких пиджачков», у так называемых «чернобыльских профи», о которых я действительно имею полное право судить сам, в силу одного простого обстоятельства:
Я вышел из чернобыльского пекла, отработав в эпицентре аварии суммарно свыше 1500 часов. Сегодня в это трудно поверить, но мои кости выдержали облучение — свыше 100 рентген.
Мой Чернобыль — как это было на самом деле….
… 10 мая 1986 года я был вызван в Госкомизобретений СССР, где «получил подзатыльник» за то, что я, как автор способа крупнотоннажного захоронения радиоактивных отходов не доношу Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС свое уникальное техническое решение. Со слов председателя Госкомизобретений это было единственное изобретение на то время, отличительным признаком которого была — крупнотоннажность. Причин для «неявки» у меня была масса — на полке лежала целая папка с документами из Всесоюзного исследовательского института, в которых «умными столичными профессорами» излагалась причина отказа во внедрении моих технологий — «…Бессмыслица и неактуальность проблемы. Что мол, твоими танкерами возить — мармелад, что ли?»
Как говорится — всему своё время, и час пробил….
В тот же день 10 мая 1986 года, мне оперативно выдали положительное решение на изобретение. Через сутки я был уже в Киеве, где докладывал все преимущества своего изобретения на Ученом Совете геологического института — в частности осветил вопрос крупнотоннажного захоронения «рыжего леса». Идею поддержали, и таким образом судьба свела меня с проблемами эпицентра Чернобыльской катастрофы и со знаменитой командой «чернобыльских смертников», под руководством легендарного Самойленко Юрия Николаевича.
Мне сразу открыто заявили, что штаб Самойленко в отличие от других – команда из добровольцев, все до единого. Цель штаба Самойленко – максимально минимизировать коллективную дозу облучения ликвидаторов, используя робототехнику и разработку оптимальных технологий дезактивации кровель шириной 24 метра и длиной 72 м между IV и III энергоблоками ЧАЭС. Мне присвоили радиопозывной — 216-й, у начальника штаба Юрия Николаевича Самойленко был 201-й.
Каждый день по 12 часов я придумывал, разрабатывал, проектировал, экспериментировал, изобретал и непосредственно принимал участие в ликвидации последствий аварии. Ежедневно, после работы, по 5-10 часов безвозмездно занимался монтажом крана «Демаг» в части навесного оборудования. Кран монтировался в 300 метрах от разрушившегося 4 энергоблока ЧАЭС на поляне «рыжего леса». Мы с коллегами работали на износ, делая передышку только тогда, когда ноги подкашивались, и устоять на них не было никаких сил.
За время пребывания в зоне риска, с 1 мая по ноябрь 1986 года, мне удалось сделать очень много изобретений, но главными для себя считаю — устройства дезактивации, функционирующие при помощи энергии ракетного топлива, и высокотехничные телекоммуникационные мониторные тросы, которые спасли жизнь сотням ликвидаторов, работающим над дезактивацией кровель и помещений ЧАЭС.
…11 сентября 1986 года, работая на кровле третьего энергоблока, я оказался свидетелем того, как вертолет МИ-8 завис над углом энергоблока — фал вертолёта зацепился несколькими витками за громоотвод… Что делать? Отметка 57 метров, внизу обрыв – площадка отстоя миксеров бетоновозов и АБК-2. Обломав ногти, я раскрутил очень жесткий фал, на конце которого была прикреплена «многотонная промокашка» с приклеившимися к ней кусками графита и облученным ядерным топливом. Семь раз я зависал над пропастью 57 м, под ногами 70 рентген/час, держась одной рукой за громоотвод, а другой рукой разматывая фал. Вертолетчики не видели громоотвода, потому что он проектируется в точку сверху и нечаянно намотали на него фал. На тот момент трагедии удалось избежать, но зато я получил выговор, потому что влез в чужую работу и заработал «чужую» дозу радиоактивной нагрузки… Было обидно, понимая, что в тот момент «спасателей вертолетов» на станции все равно не было.
Я принимал участие в вырубке пятен мягкой кровли на вспомогательных системах реакторного отделения в тех местах, где радиационная мощность составляла больше 200 р/час. Пятна радиации на кровле в более 200 р/ч не давали возможности эксплуатировать кран «УПАК», который был необходим при подготовке к запуску третьего энергоблока.
Я лично разработал и внедрил безлюдную дезактивацию кровель помещений совместной эксплуатации третьего и четвертого энергоблоков с помощью шахтных скреперных лебедок – чем искренне горжусь! Во внедрении принимали участие шахтеры-добровольцы из шахт Кривбасса, три бригады по 6 человек. Благодаря моему изобретению, каждый из них отработал один — вместо 200 человек, вырубающих радиоактивную мягкую кровлю вручную.
Сутки-двое без облучения – депрессия…
Можно перечислить еще десятки моих проектов, которые были реализованы в рамках ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, практически во всех из них я принимал самое непосредственное участие. Лично откреплял на кровле зоны «К» гидромонитор от фала вертолета, соединял силовой кабель и разъемы управления, крепил гидромонитор индийскими пожарными шлангами. Четыре раза выходил на зону «К», залезал на гидромонитор, где пытался соединить разъем на расстоянии двух метров от куска ядерной сборки, впаянной еще в ночь с 26 на 27 апреля в мягкую кровлю десятками Твэлов, которые, как змеи торчали из циркониевой трубы. Потом несколько недель в моей носоглотке стоял сильнейший дурманящий запах озона.
К слову сказать, бывая по 5 раз в день на кровле «Л», «М» или «Н», уже не удивляюсь «собственному произволу героизма», так как после полученных свыше 100 рентген, утверждаю, что у меня появилась мощная тяга к особо грязным местам со сверхвысокими уровнями радиации. Сутки-двое без облучения – депрессия… В этом позже признавались и мои коллеги.
В результате суммарная выписка из книги учета моих выходов и пребывания в 3-й зоне опасности — в эпицентре аварии, превысила 1500 часов. Это те зоны мощного облучения, где разрешалась эксплуатация резервиста всего один раз — один выход за всю жизнь. Время пребывания измерялось в минутах, а полученная аварийная доза за единичный выход ограничивалась 25 бэрами. Сегодня это звучит, как приговор.
За 1986 год меня отмечено 12-ю грамотами, в том числе двумя от Правительственной комиссии. И только много позже, к 20-летию аварии, мне вручили орден «За мужество» III степени. Если бы без девальвации во времени – это нормально. Но я же помню три представления в институт, заполненных на меня от имени Правительственной комиссии в 1986 году, на соискание ответственных наград и, главное — более своевременных. Тогда они канули в бездну номенклатурного отношения к беспартийному изобретателю. Ну и что с того, что кости пронизаны стронцием, а общий чернобыльский стаж 4 года и 7 месяцев. Нет партбилета — нет причин для соискания званий и прочих регалий.
Двумя годами позже, сформулировав на парткоме признаки демократического централизма, я чудом стал кандидатом в члены КПСС. И все же, спустя 900 дней, я сам сдал партбилет парторгу экспериментального объединения «Спецатом», поняв, что:
в партию идут только те, кто самостоятельно не может себя прокормить.
1 октября 1986 года я был среди тех двенадцати человек почетного сопровождения коллег, которые полезли сквозь вентиляционную трубу с почетной миссией – подъем красного флага по случаю окончания первого этапа дезактивации. К тому времени с кровель вручную были сброшены более 70% высокоактивных фрагментов взорвавшегося атомного реактора РБМК.
Только вдумайтесь — на одной из лучших атомных станций страны, помпезно носящей имя самого Ленина, добровольцы-смертники вручную сбрасывали высокоактивный графит. Над их головами ветер звонко раскачивал оторванный взрывом логотип: «Чернобыльская АЭС имени Ленина – работает на коммунизм», — как же это символично.
Зачем нужны были жертвы?
Я полагаю, что человеческие жертвы и материальный ресурс, потраченный на дезактивацию и запуск ЧАЭС после аварии — ни как не соотносятся с последующим закрытием энерго генерации самой ЧАЭС. Если конструкция реактора РБМК-1000 действительно неэффективна – тогда другое дело. Но в таком случае нужно останавливать, в первую очередь, Смоленскую АЭС.
Потому, что три ее энергоблока РБМК-1000 — аналогичны чернобыльским. Мало того, они стоят на берегу реки Десна, без пруда-охладителя, как это было на ЧАЭС, и вода второго контура сбрасывается прямо в реку Десна — в основной водозабор Киева, Чернигова и ряда других городов. Но почему-то об этом никто не говорит ни на киевских холмах, ни на брюссельских тусовках в Европе. Значит, дело не только в ненадежности конструкции реактора «РБМК-1000», а кое-в чем еще…..
Какую цель преследовала власть, ликвидируя последствия аварии и тем самым облучая сверх нормы колоссальное количество украинцев и прикомандированных ребят из братских республик? Зачем, когда дезактивация зданий, сооружений, территории, машин и механизмов, реакторных, энергетических и других мощностей стала соответствовать международным санитарным нормам — обновленную и модернизированную станцию вывели из эксплуатации? А ведь ЧАЭС, после серьёзной модернизации могла ежегодно пополнять госбюджет по самым скромным расценкам до $ 5 млрд в год.
Очевидно и то, что 3000 км² украинских земель практически навсегда выведено из севооборота, сенокосов, скотоводства, охоты и рыбалки! Кто-нибудь знает, что сейчас на самом деле происходит с этой некогда благодатной землёй? Кто-нибудь задаётся вопросом — почему так регулярно выгорают огромные лесные массивы в Чернобыльской зоне отчуждения? С каждым годом мы наблюдаем ужасающие фрагменты пожаров Чернобыльской зоне. Что это — случайность, халатность, безответственность, или все-таки очередной спланированный теракт? Наболело — всё написанное очень выстрадано и очень искренне… Время рассудит, как говорится…..»