О Чернобыле сказано не мало—написаны книги, сняты документальные и художественные фильмы, проводятся международные научные дискурсы, с этой целью с недавних пор открыты для всеобщего изучения большинство украинских архивов, в том числе стали доступны раннее засекреченные материалы из архивов КГБ. Сегодня именно они вызывают наибольший интерес у любителей покопаться в прошлом.
Среди таких «любителей» — профессор украинской истории Гарвардского университета, С.Н. Плохий. Он не раз приезжал в Чернобыль — многие на ЧАЭС знали, что именитый советско-канадско-американский историк, работает над большой книгой для Канадского института украинских исследований. И вот 2018 году его труд, посвящённый Чернобыльской катастрофе под названием «Chernobyl», вышел в свет.
За эту работу автор получил самую престижную британскую литературную премию − Baillie Gifford Prize, о чем не раз упоминали ведущие украинские СМИ. В ней он блестяще иллюстрирует не только сами события, происходившие на ЧАЭС в момент и после аварии, но и их долгосрочное историческое значение. Эта книга — окончательная и завершенная история катастрофы, случившаяся на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года.
По словам самого автора, его работа является первой историей чернобыльской катастрофы от момента взрыва вплоть до закрытия станции в декабре 2000 года, и заканчивается рассказом о сооружении нового саркофага над поврежденным ректором в мае 2018 года.
Далее для ЧАЭС открывается новейшая история. В предисловии рассказывается о визите автора в Припять и о том, как он по крупицам собирал материал для тех, кто хочет понять, что же на самом деле произошло 26 апреля 1986 года, а также в последующие дни, месяцы, годы.
После Революции Достоинства, иностранцы, как и сами украинцы, получили беспрецедентный доступ к ранее засекреченным архивам КГБ. Этот факт стал еще одним мотивом для С. Плохия — написать историю Чернобыля.
Ниже приведены некоторые уже ставшие историческими фрагменты, которые дают читателю возможность кратко ознакомиться с работой известного Гарвардского ученого, родившегося и получившего путевку в жизнь в Украине.
«…Известно, что одной из первых стран, которая зафиксировала радиоактивное облако со стороны границы с СССР, была Швеция. В то время на ЧАЭС пожарные полным ходом тушили интенсивные очаги пламени, образовавшиеся на 4-м энергоблоке в ходе взрыва. Полностью локализовать пожар удалось только ближе к 10 мая.
Именно в этом момент В. Брюханов, директор ЧАЭС, вспоминал, как в начале 1986 года, возвращаясь с очередного съезда КПСС в Москве, в интервью одному из московских изданий он положительно отозвался о деятельности М. Горбачева и партии в целом, но, тем не менее, достаточно твердо добавил:
«Мы надеемся, что больше внимания будет обращено на надежность и безопасность атомной энергетики и особенно нашей Чернобыльской станции. Это является самым важным для нас». Однако в прессе беседа была опубликована без этого предостережения.
Будем строить под Киевом….
…Решение о необходимости строительства атомной электростанции вблизи Киева было принято ещё в 1966 году. Одним из самых больших энтузиастов этого решения был тогдашний заместитель председателя Совета Министров УССР и член Академии Наук УССР Александр Щербань. Впоследствии уже Владимир Щербицкий «дал добро» на начало строительства ЧАЭС, как тогда ее назвали — Центральной украинской атомной электростанции.
С. Плохий описывает на страницах «Chernobyl» историю Припяти, как города, который по советским меркам был очень комфортным для жизни: «В середине 1980-х годов, в большинстве городов СССР почти невозможно было купить, например — сыр или колбасу, а в Припяти эти продукты были совершенно доступны. Люди в городе жили одной дружной семьей: Василий Кизема, начальник управления строительства ЧАЭС — боролся с партийными чиновниками с целью улучшения условий работы на станции.
Любовь Ковалевская, репортер местной газеты «Трибуна энергетика» — публиковала свои статьи о проблемах строительства 5-го энергоблока в «Литературной Украине», а харизматичный Леонид Ветров, простой механик — верил не только в Бога, но и в «большую» силу советской науки и атомной энергетики в частности».
Ад для припятчан наступил внезапно, в ночь на 26 апреля 1986 года
В день аварии 132 пожарных, операторы и инженеры станции оказались в припятской больнице с признаками поражения радиацией. Персонал главной больницы Припяти был готов ко всему, кроме радиоактивного отравления.
Когда пожарные машины двигались в сторону ЧАЭС, а скорые привозили раненых в больницу, КГБ обрезало междугородние телефонные линии, чтобы таким способом предотвратить распространение информации об аварии. Инженерам и работникам станции, дежурившим на смене, было запрещено говорить об инциденте даже дома, хотя дым со станции поднимался все выше и был хорошо виден в самой Припяти.
Генсек ЦККПСС М. Горбачев до конца не мог поверить в то, что произошло, ведь ведущие советские ученые уверяли его в безопасности и надежности атомной энергетики:
«Академик Александров говорил мне, что атомный реактор можно было бы установить даже на Красной Площади, потому что опасности от него было бы не больше, чем от самовара».
С. Плохий описывает неоднозначную реакцию всесоюзных и украинских чиновников и ученых на Чернобыльскую катастрофу. Аварию на ЧАЭС сравнивали с инцидентом 1979 году в США на АЭС Три-Майл-Айленд, возможно, поэтому Армен Абагян, директор одного из Московских институтов исследования ядерной энергетики, которого направили в Припять, как члена правительственной комиссии, требовал немедленной эвакуации города.
Этого же просил и российский академик Валерий Легасов, предостерегая руководство: «Я не знаю, что будет с реактором завтра». Все боялись радиоактивного загрязнения подземных вод, которые через Днепр и Черное море могли попасть в океан. В. Легасов считал, что главной угрозой была радиоактивная вода, выкачанная из-под реактора. Советские ученые требовали как можно быстрее заморозить воду под реактором.
Что случилось в Припяти — остается в Припяти
Отдельный раздел «Chernobyl» посвящен описанию попыток советского руководства скрыть то, что произошло на ЧАЭС, как от мира, так и от собственных граждан. «Что случилось в Припяти, остается в Припяти — этот требование неукоснительно действовало на момент аварии и несколько дней после нее», − пишет С. Плохий.
Кремлю ранее уже удалось засекретить похожую катастрофу, которая произошла в 1957 году на атомной станции в городе Озерске, возле Челябинска. По такому же плану планировали действовать и с катастрофой ЧАЭС.
Советские СМИ начали говорить о чернобыльской катастрофе только в 9 утра в понедельник 28 апреля, спустя 12 часов после того, как высокую радиацию зафиксировали в Швеции. 30 апреля всесоюзная газета «Правда» напечатала небольшое сообщение об аварии внизу второй газетной страницы.
Новости о смерти пожарных держались втайне от иностранных корреспондентов. М. Горбачев впервые заговорил об аварии 15 мая 1986, а посетил Чернобыль лишь 23 февраля 1989 года. Слухи о взрыве на ЧАЭС пугали туристов, особенно в Киеве, но КГБ прилагало много усилий, чтобы успокоить иностранцев. Советские чиновники «ловко отбивались» от атак иностранных медиа и старались держать все под контролем.
Преступление и наказание
О суде над работниками станции, которых обвинили в нарушении техники безопасности — В. Брюханове, Н. Фомине, А. Дятлове и троих их коллегах, которые отбыли срок в тюрьме, автор «Chernobyl» рассказывает практически документально.
Особенное отношение чувствуется к Валерию Легасову, который был членом правительственной комиссии по расследованию причин и по ликвидации последствий аварии. Впоследствии, ценой собственной жизни, Легасов рассказал миру правду о последствиях Чернобыльской катастрофы и о проблемах в конструкции реактора.
В мае 1987 года у него обнаружили раковые клетки в крови, состояние его здоровья резко ухудшилось. Спустя два года после трагедии на ЧАЭС, Легасов представил в Академии наук план создания совета по борьбе с застоем в советской науке, который, к его величайшему разочарованию, был отклонен коллегами.
Звание Героя Советского, на которое профессора Легасова выдвигали дважды, ему так и не дали, его также не избрали в состав академического совета Института атомной энергетики. «Радиационная и психологическая депрессия», обострили чувство его собственной вины, и подтолкнул на жуткое решение — свести счеты с жизнью.
Также в «Chernobyl» рассказывается о деятельности украинских диссидентов и деятелей культуры в деле защиты окружающей среды. В июне 1988 года наступил поворотный момент в попытке привлечь внимание общественности к ужасным экологическим последствиям Чернобыля.
В связи с политикой гласности, «во имя перестройки», М. Горбачев поощрял критику культурных элит и чиновников. Местные бюрократы давали добро на митинги и демонстрации только при условии, что они будут проходить исключительно в «экологическом» ключе. КГБ внимательно следило за их деятельностью, опасаясь, что диссиденты используют «экологические» митинги, чтобы объявить о создании Народного Движения Украины.
Статистические данные о последствиях Чернобыля таковы: в Украине радиацией было поражено 38 000 км. кв., что составляет 5% территории и 5% населения; в Беларуси было заражено 44 тыс. км. кв., это 23% территории и 19% населения, в Росси — 1% населения. Согласно отчету ООН — 4 тыс. человек умерло в результате катастрофы на ЧАЭС в 1986 году, Гринпис публикует еще более шокирующую цифру — 90 000 смертей.
В эпилоге американский исследователь выделяет две основные причины, которые, по его мнению, привели к ужасной трагедии в Чернобыле: наряду с нарушением персоналом станции техники безопасности С. Плохий отмечает, что: «чернобыльский тип реактора был возведен скорее для создания атомной бомбы, нежели для мирного атома».