Недостаток осведомленности об актуальном состоянии радиоактивного распада в Чернобыльской зоне, наряду с полулегальной практикой ее использования, нивелируют статус зоны, как территории отчуждения. Границы Зоны являются довольно размытыми, хотя вокруг нее и существует официально определенный рубеж, который отделяет 30-километровую территорию вокруг реактора.
Размытость этих границ обусловлена тем, что сразу после аварии они были определены весьма условно. По словам исследователей, после аварии за пределами Зоны отчуждения было на порядок больше радиоактивно загрязненных территорий, чем непосредственно в самой Зоне.
Возможность проникнуть на запретные территории, нарушая закон, давая взятки — существовала всегда. Борьба с нелегальным проникновением в Зону – потерпела фиаско. Сегодня попасть в Зону стало возможным и доступным каждому желающему, для этого не обязательно быть исследователем или туристом — это подрывает нерушимость ее границ.
Для настоящих и бывших жителей Чернобыльской зоны эти факты означают отсутствие потребности в ограничении доступа туда вообще. Вот как описывает один из рабочих Чернобыля несоответствие правового и реального статуса Зоны отчуждения:
«..Уже есть официальный сайт. Если я хочу на рыбалку или на охоту в Чернобыль — то я плачу деньги и спокойно туда еду. Это всё неправильно. Если это Зона, то она должна быть по-настоящему Зоной. А наши чиновники только «говорят — в пустую», что, мол, сделают уникальный заповедник, восстановят земли и туризм. И все понимают, что радиации нет — уже давно можно было сделать 10-километровую зону. Рассказывали, что вдоль Припяти госчиновники уже поделили между собой землю — там уже сегодня строят дома. Многих привлекает нетронутая более 30 лет природа и река»…
Такое несоответствие заставляет переселенцев воспринимать изменения, произошедшие с их домами и деревнями в Зоне не как абсолютные, а через призму стадий радиоактивного распада. Именно это факт влияет на возможность возвращения домой, особенно, если некоторые территории Зоны в ближайшем будущем все-таки будут признаны пригодными для жизни.
Для представителей власти Чернобыльская зона составляет проблему из-за радиоактивных веществ в ее почве и воде, что до сих пор считается небезопасными. Однако, ни желанием, ни средствами для решения этой проблемы государство пока не располагает.
Чернобыльская зона, как пространственный феномен является одновременно реальной и абстрактной, что позволяет сравнить ее с гетеротопией — объектом, который существует и не существует в реальности одновременно, словно объект в зеркале.
Эта территория является гетеротопией еще и потому, что ее правовой статус, как Зоны отчуждения сливается с тем, что чернобыльцы — видят в ней свой дом, туристы — место для экскурсии, государство — ресурсы, которые можно эксплуатировать. Все это порождает наличие противоречивых факторов, практикуемых в Зоне сегодня.
Множественные идентичности переселенцев
Коллективная память о Чернобыльской катастрофе неотделима от идентичности чернобыльцев. Связь коллективной памяти и идентичности была объяснена и доказана учеными:
«Мы храним воспоминания о каждой части нашей жизни, которые постоянно воспроизводятся — с их помощью сохраняется чувство нашей идентичности».
Факт того, что память меняется со временем, предполагает также соответствующее изменение идентичности. Поскольку переселение стало событием, что повлекло разрыв в коллективной памяти чернобыльцев, является логическим осмыслить его опыт через связь пространства с индивидуальной идентичностью.
На просьбу ответить, считают ли переселенцы, эвакуированные из Зоны отчуждения себя чернобыльцам, и что они понимают под такой принадлежностью, были получены следующие ответы. Как самоселы, так и поколения старшего и среднего возраста переселенцев в основном ассоциировали чернобыльскую идентичность с пространственным образованием, а не с аварией на ЧАЭС, гордясь в свою очередь своим происхождением:
«…Когда в разговоре где-то слышу про Чернобыль или идёт какая-то передача по телевидению, я чувствую, что принадлежу к чернобыльцам. Больше всего из-за того, что там родился. Уже выработалась какая-то ответственность за то, что случилось. И конечно, любовь к малой родине, с этим надо жить и это надо уважать в себе…»
Однако для некоторых чернобыльская идентичность была связана именно с аварией на ЧАЭС и её последствиями для здоровья, а также с памятью о пережитой стигматизации:
«…Я считаю себя чернобыльцем, потому что сейчас я инвалид. Болит голова, болит сердце, постоянное головокружение. Я каждый год лежу в госпитале для ликвидаторов, под Киевом. Я не знал, что мои болезни от радиации. Сейчас у меня статус инвалида второй группы по кардиологии…»
Хотя некоторые эвакуированные из чернобыльской зоны отчуждения вообще не ассоциируют чернобыльскую идентичность с болезнями, вызванными радиацией, они до сих пор являются субъектами дискуссии идентичностей жертв Чернобыльской аварии.
Этот процесс был описан, как «состояние, определенное болезнью» и осуществляемое врачами относительно чернобыльцев, что закрепило за ними статус больных, чей недуг не может быть полностью предсказуем или вылечен. В конце 90-х годов, такой статус мешал чернобыльцам иметь нормальную работу, что не редко приводило к проблемам в социальной жизни.
Сегодня, поскольку социальная память о Чернобыльской аварии в обществе функционирует как дискурс, она не регулирует жизнь чернобыльцев так, как раньше. Причиной этому является то, что они просто перестали бороться за положенные им социальные льготы от государства, считая такую борьбу бесполезной. Однако они до сих пор не избавились от стигмы «заражения» последствиями ядерной катастрофы, которая закрепилась в названии социальной группы — «чернобыльцы».