Чем должна заниматься наука в аномальных зонах? Чернобыльская зона отчуждения – одна из таких. Сейчас существует множество дискуссий о задачах, целях и назначению «чернобыльской науки». Какова реальность того, что ее усилиями мы сможем возродить зону отчуждения и придать ей первозданный облик?
Сегодня ряд научных лабораторий до сих пор продолжают исследовать последствия катастрофы на ЧАЭС. Связаны ли они исключительно с возрождением природного ландшафта, поиском новых технологических процессов для того, чтобы помочь природе восстановиться, или же мы стоим на пороге новых аномальных экспериментов?
Как известно, с момента катастрофы на ЧАЭС учеными очень детально проведен огромный комплекс исследовательских работ по установлению реальной картины последствий радиоактивного облучения и загрязнения территории после аварии.
Проведены испытания по определению методов защиты сельскохозяйственной продукции, исписаны тонны бумаг, относительно исследований биологических свойств чернобыльских радионуклидов – все это требовало от ученых огромных усилий. Тем не менее, международным научным сообществом не признано ни одно фундаментальное открытие на основе накопленного чернобыльского материала.
В первые годы после катастрофы на ЧАЭС, у советских ученых не было наработанной практики, которая бы способствовала надлежащей регистрации научных открытий с целью их международного признания. К тому же в зоне отчуждения, у так называемых аномалий, существует одна единственная природа возникновения – реакция распада ядра. Это вполне объяснимо с точки зрения истории ядерной физики.
Какова опасность?
С одной стороны риски, связанные с эксплуатацией ядерных технологий преодолимые и управляемые. Если, разумеется, при этом использовать необходимые средства защиты и механизмы дезактивации и, если их масштабы не квалифицированы, как катастрофические.
Глобальные катастрофы, в частности аварию на ЧАЭС – крупнейшую в истории человечества аварию на предприятии ядерного комплекса, сюда относить не стоит. В то же время, даже Чернобыльская катастрофа, признанная миром с техногенной точки зрения одной из наиболее масштабных на планете, не привела к аномалиям, которые наука не смогла бы объяснить, или которые были бы принципиально неуправляемы.
Существенных артефактов необъяснимых аномальных последствий после катастрофы обнаружено не было. С мутантами в виде двуглавых оленей, все тоже не сложилось, оставим эту версию читателям с буйной фантазией. Хотя и она активно культивировалась «диванными экстрасенсами» и внушалась широкой общественности, как доказательный факт, особенно в первые годы после катастрофы.
Правда доказательным был только факт однозначной гибели живых организмов – мгновенной или растянутой во времени, и никаких генных метаморфоз и «злых шуток» с ДНК патологиями этот диагноз более не сулил. Воображение человека порой может привести к не менее страшным последствиям, чем продукты распада урана, во всяком случае с психологической точки зрения – это точно.
Поэтому перед наукой была поставлена иная сверхзадача – возвращение территории, пострадавшей от аварии на ЧАЭС, в естественный хозяйственный оборот. С целью реализации этой стратегии главной исследовательской задачей было изучение негативного влияния радиационного излучения на состояние окружающей среды, поиск путей очистки территории от радиоактивного загрязнения. Это касалось в первую очередь ландшафта и сельскохозяйственной индустрии.
В первый после аварийный период научные работы имели широкомасштабный характер – шел поиск технологических процессов получения чистой продукции в области лесного, рыбного и сельского хозяйства. Радиобиологами проводились опыты с живыми организмами (мыши, крысы) на предмет воздействия радиации на экосистему в целом. Такой широкий фронт исследовательских работ – солидный запас для перспективного анализа функционирования зоны отчуждения.
Обратная сторона науки
Для постсоветской науки, начало 90-х годов прошлого века – это время распада не только политической системы, при которой произошла авария в Чернобыле. Вследствие целой цепи системных изменений, в том числе сворачивания ряда научной деятельности, чернобыльская наука стала прибредать внешние признаки упадка.
Тогда еще не существовало четкой концепции – что же такое зона отчуждения? Отсутствие четкой межведомственной связки привело к возникновению негативных организационных последствий, и как следствие – к невозможности осуществлять полный цикл научных исследований. «Наука» в зоне отчуждения стала утрачивать свою самодостаточность.
Из-за хронического недостатка финансирования многие научные работы превратились в шаблонную регистрацию результатов измерений содержания радионуклидов в окружающей среде. К 2002 году назрел вопрос о сокращении на территории ЧАЭС научных подразделений. Отдельные полигоны радиоактивных отходов были сняты с баланса, исследования чаще стали носить формальный характер. Многие ученые, из-за частичного или порой полного отсутствия финансирования, стали покидать лаборатории ЧАЭС.
В разработке ученых остались лишь немногие экспериментальные участки. Те, кто остался преданным науке не занимались изучением чернобыльских бабочек. Не дать чернобыльской науке умереть, остались немногие – те, для кого профессионализм и преданность стали важнее любых внутриведомственных разногласий.
Вероятно, не стоит винить в деградации науки в зоне отчуждения только события, имевшие место в постсоветском Чернобыле. По сути, это яркий пример всеобщего обнищания государства на фоне распада старой системы управления и политической стагнации. В первой половине 90-х годов Украина оказалась замкнутой в глубоком экономическом кризисе.
Так называемая «управляемость» Чернобыльской зоной отчуждения, стала носить декларативный характер. Чернобыль многим перестал внушать откровенный страх. Он остался только у тех, кто не знал ситуацию изнутри.
Даже сегодня актуальность и градус остроты восприятия проблемы возникают только, когда ситуация вокруг ЧАЭС накаляется запросом общества, своего рода конъюнктурой. Резонанс, связанный с процветанием дикой природы на территории ЧАЭС – показательный пример этому. Буйство растительного и животного мира, «отдохнувшего» от человеческого фактора послужило новым витком в развитии Полесского региона.
Создание Чернобыльского радиационно-экологического биосферного заповедника – следствие, в том числе и этих факторов. Есть надежда, что вклад науки в его развитие будет учитываться не по остаточному принципу. Как и предсказывали когда-то ученые, природа взяла своё. Теперь главное – ей в этом не мешать, ни конъюнктурно, ни физически.