Академика Валерия Алексеевича Легасова нашли мертвым в его собственной квартире 27 апреля 1988 года. Во вторую годовщину Чернобыля он, по версии следствия, «самостоятельно свел счеты с жизнью». За сутки до трагедии он докладывал перед Академическим сообществом свое видение причин Чернобыльской катастрофы. Вместе с этим он предоставил собственный план борьбы с застоем в советской науке. Ряд конструктивных мер касались, в том числе Института ядерной безопасности. Его реформаторство не понравилось ученому совету. Казалось, что Легасов принял для себя решение единолично бороться с тенденциозным упадничеством в научной среде.
Озвученные академиком предложения по модернизации подходов к науке были отклонены. Неужели это заставило отчаяться человека, прожившего 4 месяца в эпицентре техногенной катастрофы мирового масштаба? Слабым характером Легасов не отличался. Да и откуда взяться слабости у «биоробота», проведшего 120 суток бок о бок с радиацией. Его доза облучения, в 4 раза превышала максимально допустимую норму. Безусловно она пошатнула его здоровье, но стать мотиватором самоубийства — это вряд ли.
Во всяком случае так полагают адепты, не согласные с официальной версией кончины Легасова. Они уверены, что случившееся — прямое следствие давления официальных властей на ход расследования Чернобыльской катастрофы. Масло в огонь подлила атмосфера тотальной секретности, царившая в СССР. Видимо это и подтолкнуло академика записать свои соображения по поводу чернобыльской аварии на аудиокассеты. В них он изложил хронологию ликвидации последствий катастрофы, указав ранее неизвестные подробности.
Молодой академик Легасов
Легасов был специалистом в области неорганической химии, и не имел опыта работы с атомными реакторами. Сам он неоднократно подчеркивал, что являлся ядерным химиком и знатоком химических, а не физических процессов. Масса заслуг в области неорганической химии позволила ему довольно рано утвердиться в научном сообществе. Легасову исполнилось всего 45 лет, когда он стал самым молодым академиком Академии наук СССР.
Магнитофонные записи ученого раскрывают свет на первые впечатления от увиденного на ЧАЭС в день приезда. Его поразило небо в районе атомной станции — багровое, малиновое зарево. Это совсем не вязалось с его представлением об АЭС. Традиционно на атомных станциях всегда безупречно чисто, из труб ничего не дымит. Словом, атомщики — еще те аккуратисты, — так представлял себе работу на АС молодой академик. Однако перед его глазами открылась совершенно противоположная картина. «Создалось впечатление, что я попал на металлургический завод или крупное химическое предприятие. Это тревожило и делало ситуацию необычной», — вспоминал Валерий Алексеевич.
Далее в свих аудиозаписях ученый дал характеристику увиденного непосредственно на самой ЧАЭС. Он указал, что всюду наблюдал неготовность, безалаберность, и даже испуг. Ситуация ему напомнила худшие ассоциации, о которых он читал в книгах о первых днях войны. «Перед глазами — оборона Бреста — то же мужество, та же отчаянность, та же неготовность», — говорит Легасов.
Убогость производственного процесса
Анализируя причины катастрофы, ученый часто упоминает об отсутствии какой бы то ни было организованности. Ни действия чиновников, ни организация производственного процесса на объекте стратегического назначения не выдерживали никакой критики. Нормативный документооборот находился в удручающем состоянии — регламенты, инструкции, требования были запутанными и противоречили друг другу. Правила, согласно которых операторы заступают на дежурство, хранились не на дискетах, а в затрепанных книжках. Сами операторы не знали где они находятся, а обнаружив позже, долго рассматривали их засаленные страницы. На прибывшего из Академии наук СССР ученого всё это производило крайне убогое впечатление.
Такой же осадок остался и от знакомства с директором АЭС Брюхановым. С ним Легасов познакомился в первый день своей командировки в Чернобыль. Директор пребывал в хроническом шоке и, как руководитель был не дееспособен. Ни Брюханов, ни первый заместитель министра энергетики Шашарин, никаких вразумительных действий не предпринимали. Им не удалось обеспечить присутствующий на АС персонал достаточным количеством защитных респираторов, не хватало дозиметров. Те, что были розданы на руки, оказались не заряжены. Мало того, люди порой не были проинструктированы как дозиметрами вообще пользоваться.
Бросалась в глаза беспомощность
На ЧАЭС не хватало запасов чистой воды и резервных продуктов питания. В местной медсанчасти не оказалось лекарств первой необходимости — препаратов йода и средств профилактики. Бросалась в глаза беспомощность Гражданской обороны. Информационная служба занималась не тем, чем ей бы следовало. На фоне массы специализированной литературы Атомэнергоиздата и медицинских издательств люди на местах оказались беспомощны. Не было ни единой брошюры, способной объяснить гражданскому населению дозовые нагрузки для человека. В большинстве своём люди не знали толком как вести себя в чрезвычайной ситуации.
Из позитивных моментов, о которых упоминает Легасов в своих аудио откровениях — работа правоохранительных служб. Даже немногочисленный контингент внутренних войск провел большую работу по установлению порядка в зоне бедствия. По настоятельному требованию академика Легасова Москва дала добро на эвакуацию Припяти. Дождавшись разрешения, милиции удалось в кротчайшие сроки организовать процесс эвакуации. Оперативное оцепление Зоны позволило минимизировать факты мародёрства, обеспечить контроль за наведением порядка. Случаи проникновения в Зону отчуждения с целью завладения чужим имуществом безусловно случались. Однако органы правопорядка их быстро пресекали.
Милиция на страже порядка
В первый же день пребывания в Чернобыле Легасов совершил облет вокруг разрушенного реактора. Въедливый характер и бесстрашие мотивировали ученого приблизиться к шахте как можно ближе. Он измерил радиационный фон, и результат заставил оледенеть в почти 40 градусную жару. Дозиметр показал уровень излучения — более 9000 рентген в час.
Сойдя с вертолета Легасов моментально озвучил настойчивое требование относительно необходимости срочной эвакуации населения. Он потребовал обратиться к людям по радио или громко говорящей связи. Нужно было срочно публично озвучить дорожную карту перевороченных мер, направленных на радиационную безопасность. Однако в Припяти не оказалось местной радиосети.
Разъяснять населению как следует себя вести и каким образом будет организована эвакуация было поручено милиционерам. 26 апреля во второй половине дня участковые обошли каждую квартиру в Припяти. «На улицу без надобности не выходить, детей гулять не выпускать, форточки закрыть. Утром следующего дня ждать приезда автобусов. С собой взять только необходимые на трое суток вещи, документы», — такими были распоряжения сотрудников правопорядка.
Легасову суждено стать первопроходцем
Первостепенной задачей для членов правительственной комиссии стала минимизация выброса радиации в атмосферу. Для этого требовалось любым способом заставить клокочущее горнило, выбрасывающее в воздух мегатонны трансурановых элементов, утихнуть. Из руин реактора ветер подхватывал продукты распада урана и разносил их по всей планете. Как заставить радиационный очаг утихомириться никто не знал. Во всяком случае в СССР такого опыта не было. Легасову судьба уготовила стать первопроходцем.
Плавится уран внутри реактора или нет, прожигают продукты его распада основание реакторной установки или нет? Ответов на эти вопросы не было, как и времени их искать. Путь наименьшего сопротивления — заглушить реактор, хуже не будет. Легасову поручили разработать необходимую для этого смесь. Графит, бор, песок, свинец и доломит — так выглядел состав, которым профессор предложил «запломбировать» реактор. Состав смеси — не его личное изобретение. Однако другого оптимального варианта он, как химик, предложить больше не мог. Такой раствор мог справиться с ядерным пожаром, если будет направлен точно в цель.
Спасительный купаж
Единственный способ доставить спасительный шлам в шахту реактора — с ювелирной точностью сбрасывать его с вертолетов. Для пломбировки изготовили 5 тысяч тонн купажа из всевозможных борсодержащих веществ, свинца и доломитов. Легасов, находясь на борту вертолета, лично курировал процесс засыпки, ежедневно кружа несколько раз над реактором. Бортовой рентгенометр зашкаливал, переваливая свою максимальную шкалу в 500 рентген в час.
Ходка за ходкой вертолетчики сбросили в жерло реактора тонны спасительной смеси. Так удалось сначала минимизировать, а затем предотвратить дальнейшее распространение радиации. Легасов говорил, что стал свидетелем настоящего геройство со стороны пилотов. Они демонстрировали чудеса храбрости, зависая над реактором в поиске наиболее удачной локации для сброса мешков. Важно было не только попасть в цель, но как можно быстрее уйти из точки выброса. Поднималась радиоактивная пыль, поэтому излишняя проволочка или неповоротливость авиаторов могли стоить экипажу жизни.
Застой в советской науке
О том, что Чернобыльская авария — крупномасштабная катастрофа, которая будет иметь долговременные последствия стало очевидно сразу. В Москве принялись разрабатывать ликвидационные мероприятия по локализации разрушенного блока. Предстояли длительные дезактивационные работы. Их апогеем стало проектирование, строительство и монтаж саркофага над разрушенным 4-м энергоблоком. Работы не прекращались ни на минуту. В ноябре 1986-го обломки разрушенного реактора удалось изолировать от внешнего мира. На строительство Укрытия ушло 7 тысяч тонн металлических конструкций и 400 тысяч кубометров бетона.
Легасов вернулся из чернобыльской командировки другим человеком, авария многое изменила в его характере. Научно-технический прогресс и, атомная энергетика в частности, требовали коренной модернизации. Легасов осознал в какой глубоком застое находиться советская наука. Его доклад, адресованный в Вене руководству Международного агентства по атомной энергии, шокировал мировое научное сообщество. Профессор не стеснялся в выражениях, критиковал подходы к атомной отрасли, практикуемые в СССР. Венский доклад Легасова на конференции в МАГАТЭ принес ему мировую известность и славу за рубежом.
Доклад «без страха за репутацию»
Однако у себя на родине за высказывания «без страха за репутацию» Легасов попал в опалу. Партийная номенклатура и ученый совет, пропитанный нафталиновым подходом к науке, сочли доклад химика пасквилем на СССР. Произнесённая на весь мир правда о Чернобыле не понравилась ни ЦК, ни академическому истеблишменту. Они выступили с критикой его новаторских идей. Мало того, рифмоплеты из чиновничьих кабинетов настояли на привлечении автора к партийной и уголовной ответственности. Это не могло не ранить Легасова — человека, чьи слова никогда не расходились с делом.
«Брошенный на амбразуру» ученый, взяв на себя миссию адвоката собственной страны, пробил завесу чернобыльского молчания. Ложь и недосказанность вышли наружу. Тем не менее ученому удалось спасти страну от многомиллионных исков, которые подготовили европейские страны. Советский Союз должен был заплатить за радиационное облако, мигрирующее по Европе в поисках новой жертвы. Санкции нависли над Москвой, и только благодаря академику Легасову, эксперты МАГАТЭ не стали их педализировать.
Напротив, доклад Валерия Алексеевича его международные коллеги приветствовали стоя, аплодируя советскому ученому. Его основная идея — развитие научно-технического прогресса и, атомной отрасли в частности, по принципу безопасности. И сегодня легасовский подход не потерял актуальности. Сам ученый не дожил до момента признания собственных заслуг у себя на родине. Звание Героя России ему присвоили лишь по истечении 10 лет после Чернобыльской аварии, посмертно.