Советское руководство попыталось скрыть последствия от взрыва четвертого энергоблока ЧАЭС не только от своих граждан. Международные СМИ также находились в неведении и по крупице собирали любую информацию об аварии в Чернобыле. 29 апреля 1986 года The New York Times опубликовало карту движения чернобыльского радиоактивного облака с комментариями скандинавских атомщиков. Оказалось, что из-за повышенного радиационного фона в Швеции эвакуировали АЭС, расположенную не далеко от Стокгольма.
Шведское руководство беспокоилось — расследование инцидента утечки радиации не давало результатов. Впоследствии поняли, что причину роста радиационного фона следует искать не у себя, а на атомных станциях СССР. Шведы подключили свою дипломатическую миссию в СССР, предупредив, что замолчать инцидент не станут. В тот же день в советской прессе напечатали заметку из шести предложений:
«От Совета Министров СССР. На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры для ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия».
В Киеве снежным комом нарастала паника. Партийные чиновники первыми пытались вывезти своих детей. Люди массово раскупали йод и понемногу добавляли его в пищу и воду. Следующим с полок исчезало красное вино, которое, по слухам, спасало от радиации. Информационная блокада закончилась только 15 мая. Михаил Горбачев выступил по телевидению и объявил о масштабах катастрофы на ЧАЭС. Однако для жертв аварии все худшее только начиналось.
Припять: образец счастливой жизни
Призраки – так называют города и села, жизнь в которых уничтожила деятельность людей, техногенные или природные катастрофы. Заросшие бурьяном городские тротуары, снесенные крыши, разбитые заборы, опустошенные здания и мистические рассказы – всем этим пропитаны города, которые стерты с карты Украины или из которых были вынуждены выехать люди. По официальным данным, с момента независимости Украины прекратил свое существование 641 населенный пункт.
Самым популярным городом-призраком не только в Украине, но и в мире уже 34 года является Припять. Это был город первой категории, который считали образцом счастливой жизни советского человека. На городские нужды выделяли миллионы рублей, город посещали иностранные делегации. В Припяти активно строили новые школы, спортивные комплексы — для типичного советского города это было диковинкой. Стремительное развитие инфраструктуры было абсолютно оправданным – по состоянию на 1985 год население превышало 47 тысяч человек разных национальностей. Город и впрямь имел все шансы стать самым прогрессивным молодым атомоградом, пока в 1986 года ужасная авария не перечеркнула все планы.
26 апреля 1986 года на ЧАЭС взорвался четвертый энергоблок, и жизнь в Припяти остановилась из-за «временной эвакуации населения». Сегодня Припять – «мертвый город». Современные школы, больницы, дом культуры, кинотеатр превратились в полуразрушенные здания, а вместо людей в парках и на улицах – пустота. Журнал Forbes признал территорию Чернобыльской АЭС самым экзотическим местом для туризма на планете.
Люди, эвакуированные из чернобыльской зоны отчуждения, сегодня рассеяны повсюду. Одних судьба забросила на другие атомные станции, инженеры-атомщики—профессия востребованная. Другие радикально изменили свою жизнь и уехали за тысячи километров от радиации, сменив и дом и профессию. Но куда бы ни забросила людей судьба — выжечь из памяти Чернобыль не под силу никому.
«Китайская стена» Припяти
Из воспоминаний Романа Водяного, бывшего жителя Припяти, на момент аварии ему исполнилось 15 лет:
«…Осенью 86-го я второй раз в жизни попал в больницу. Там провел примерно 2,5 месяца. Внезапно у меня диагностировали ряд хронических болезней желудочно-кишечного тракта, нервной системы, проблемы с печенью, почками, щитовидной железой, сосудами. Врачам запрещали связывать болезни, возникающие у пострадавших от аварии, непосредственно с радиацией. Говорили, что наши болезни обострились из-за радиофобии, то есть из-за страха радиации. Тогда в больницах нам так врали, что я до сих пор не верю медикам.
«Лицам, подвергшимся воздействию ионизирующего излучения, находящимся в стационаре и НЕ имеющим признаков острой лучевой болезни, при выписке устанавливать диагноз «вегето-сосудистая дистония» — рекомендации Минздрава СССР.
Моя старшая сестра буквально угасла на глазах. Из-за полученной высокой дозы радиационного облучения у неё стали выпадать волосы — врачи приказали их остричь. Общее физическое состояние ухудшилось настолько, что ей трудно было дойти из дома в магазин. Мама тоже сразу как-то резко постарела, думаю, держалась из последних сил, ради нас с сестрой. Несмотря на тяжелое состояние, мама смогла добиться того, чтобы нам дали квартиру в Киеве. Чернобыльских в столице расселяли на Троещине и Харьковском массиве Дарницкого района. Новогоднюю ночь 1987-го мы встретили в квартире, где стояли раскладушка, газовая плита и маленький телевизор.
Наш девятиэтажный дом из 16 подъездов в народе называли «китайской стеной». Большинство жителей — эвакуированные из Припяти. В нашем подъезде почти не было этажа, где кто-то бы не умер от рака, сердечного приступа, лейкоза. Возле нашего дома открылась новая школа, где большинство учеников — дети из зоны отчуждения. В этой школе была 5-дневная система обучения, большие перерывы, обеды. Из-за болезни я пропустил один год, и мест в той школе уже не было. Тогда я пошел в школу напротив, где детей из Чернобыля почти не было. Там учились шесть дней в неделю, обедов не было, перерывы были короче.
«Чернобыльские ёжики» Припяти
Кого обвиняли в этой социальной несправедливости? Конечно, «чернобыльских ежиков», так нас тогда называли. В школе мы выгребали сполна. На родительских собраниях мамы других детей жаловались, почему чернобыльцев посадили рядом с их детьми.
Эвакуированные из Припяти — словно языковая диаспора в чужой стране. Беженцы общались преимущественно между собой, потом на Троещине создали свой клуб чернобыльцев «Земляки». Там мы отмечали почти все праздники, пожалуй, только это и помогало.
Весь 10 класс я мечтал поехать в Припять — город часто снился мне живым. Казалось, пройдет некоторое время — и мы снова туда вернемся. Такая возможность появилась зимой 1992-го, ехавшие в Чернобыль коллеги по работе высадили меня у самой Припяти.
Сначала я просто плакал, а когда уже реветь было нечем, ходил и запоминал каждую деталь. Улицы заросли кустарниками — дорогие мне места сломаны, разграблены мародерами. После этой поездки я впервые понял — возвращаться некуда. Город мне до сих пор снится, но уже иначе».