Люди, пережившие эвакуацию из чернобыльской зоны отчуждения, лишенные достоверной информации об уровне радиоактивного загрязнения их территории и влиянии радиации на их здоровье, со временем, старались начать новую жизнь и привыкли о радиации не думать. Они, как и большинство людей начали считать, что, даже если опасность и существует, она не коснется их лично.
Удивительно, но зарубежные опросы общественного мнения показывают, но страх от аварии, подобной той, что произошла на ЧАЭС, оказывается менее ощутимым среди тех людей, которые проживают рядом с атомными станциями.
Такое отношение ученые объясняют доверием к правительству, ведь за рубежом люди предполагают, что правительство приняло все необходимые меры безопасности, строя то или иное ядерное предприятие. Парадоксально, что чернобыльцы, очень быстро потеряв веру в помощь от правительства из-за ее крайней ограниченности, тем не менее, сохранили похожее отношение непосредственно к радиации.
Ситуация среди ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС была значительно хуже. Как отмечают очевидцы, даже если человека вызвали работать ликвидатором в рамках воинской повинности, он имел право отказаться от этой работы.
Однако это происходило очень редко. Большинство людей соглашались на опасную работу, преследуя в качестве мотивации существенную финансовую компенсацию. Совсем не многих поехать на ЧАЭС побудило чувство патриотизма и ответственности перед страной и обществом.
Ликвидаторы с самого начала понимали, какое влияние здоровье будет иметь их участие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, но продолжали работать. Некоторые из них рассказали, что со временем у них выработался своеобразный фатализм в отношении к своей собственной жизни. Подозревая её быстрое завершение из-за необратимых последствий от больших доз радиационного облучения, многие начинали употреблять алкоголь.
Болезни, вызванные радиацией, в сочетании с алкоголизмом и депрессией обусловили быструю и высокую смертность среди ликвидаторов. Это было на руку чиновникам по нескольким причинам. Во-первых, ликвидаторы были свидетелями многочисленных нарушений прав человека и норм охраны здоровья во время ликвидации аварии.
Во-вторых, им хоть и были назначены многочисленные льготы и финансовая помощь, но они никогда не получали её в полном объеме. Советский Союз разработал Программу, целью которой была поддержка ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Но, как объясняют социологи, исследовавшие биологическое сообщество, возникшее после Чернобыльской аварии, — «государственный аппарат финансово обогатился на своей работе, приписав материальный и физический ущерб только себе».
Настоящие же ликвидаторы получали помощь по остаточному признаку, потому что основные льготы были распределены между чиновниками по принципу непотизма.
В Зоне радиации нет?
Поражает то, что даже в семьях, где ликвидаторы умерли от радиационного облучения, люди не признают радиацию, как реальную угрозу. Большинство из них считает, что сегодня в Зоне радиации нет. Зато переселенцы часто осуждают волюнтаристский подход советских чиновников к установлению границ Зоны:
«..Нет там никакой радиации. Процесс распада давно установлен. Ветер, когда взорвалась атомная станция, дул не в нашу сторону — на Беларусь и в Житомирскую область. Надо было не просто ставить циркуль и отмерять 30 км по радиусу, а отследить это всё более детально. Выбрали не тот метод борьбы с радиацией. Потом оказалось, что надо было просить помощь где-то за рубежом. Но для СССР это было не допустимо. Нельзя было просить помощь – они всё знали сами. У нас ребята первые годы ездили по лесу на рыбалку, как партизаны. Машины ставили в соседнем селе, которое расположено непосредственно перед Зоной — у нас все местные знают партизанские дорожки. Наши ребята возили грибы и рыбу. Ее мерили дозиметром, радиация не зашкаливала, она была в норме», — рассказывает Ольга Борисова, ей 57 лет.
Как видим, радиоактивная опасность не беспокоит чернобыльцев так сильно, как факт переселения с родной земли. Обычно они готовы признать, что в Зоне совсем нет радиации, чтобы иметь хоть какую-то достоверную информацию о ней.
Зачастую украинское правительство подобной информации для широкой общественности не предоставляет. Такая политика является частью общественных дискуссий о «нормализации» аварии. Не понимая природу радиации, переселенцы пытались и пытаются понять ее через разнообразные сравнения с явлениями, уже знакомыми для них, как, например, воздух:
«..Было всякое. Не хотели общаться сразу, потому что мы из Чернобыля. Думали, что у нас много радиации. А она везде летела, где могла. В воздухе всякое бывает…»
Исследование коллективных представлений о Чернобыле показывает, что подобное отношение к жизни, сформировавшееся у людей из загрязненных регионов — невидимая угроза. В этом отношении Чернобыль, как способ бытия не имеет определенного места — он необъятен.
Когда люди старшего или среднего возраста посещают врача, он не может сказать им точно, связаны их болезни с возрастом или радиацией. Встречаются факты, когда при подаче заявление на оказание социальной помощи ныне живущему ликвидатору, их родственники получают отказ, аргументированный тем, что, если бы в их семье был ликвидатор, они бы уже давно умерли.
Вездесущность роли правительства в определении степени последствий Чернобыльской аварии и способов их урегулирования способствует одновременному вытеснению Чернобыля, как явления — в прошлое и будущее.
Из-за засекреченности информации об актуальном облучении населения, из-за коррумпированного распределения социальных льгот среди чиновников, чернобыльцы вытеснили аварию в будущее, в котором для них существует шанс узнать о влиянии радиации на организм человека, которое не могут предсказать врачи.
Наряду с этим, поскольку Чернобыль стал одной из разменных монет в борьбе за независимость Украины, его последствия и наследие было вытеснено за рамки прошлого, чтобы составить часть нарратива исторической памяти украинцев о советских временах.