Для ЧАЭС в целом, и Зоны отчуждения в частности, начало 2000-х было в прямом и в переносном смысле — нулевое. Управленческая деятельность была инерционной, без особых претензий к государству, и последнее, надо сказать – отвечало взаимностью.
Форма управления Зоной и предприятиями, на ней расположенными, была бессистемной, не структурированной, ни долгосрочных перспективных проектов развития, ни методов решения проблем краткосрочной перспективы – некая размытая площадка с источником радиоактивного загрязнения.
В физическом смысле – Зона продолжала оставаться стратегическим объектом, но «стратегического» в ней, к концу 90-х, кроме громкой констатации в названии, почти ничего не осталось. Научная, энергетическая, культурная, экономическая деятельность человека в Зоне на рубеже двух веков выглядела дипломатическим формализмом. Этому есть свое логическое объяснение, можно ли его считать объективным – судить нашим читателям…
Кризисная эффективность
Высокие темпы и ощутимый результат от огромного труда тысяч людей, работавших на ЧАЭС в период ликвидации последствий аварии, заложили серьезный фундамент для дальнейшего эффективного использования наработанного ресурса. Был построен и введен в эксплуатацию объект «Укрытие -1», возведен целый комплекс строений с защитными функциями – многочисленные дамбы, стена в грунте.
В свою очередь это позволило ощутимо снизить радиационную обстановку вокруг ЧАЭС. Все эти мероприятия, по средствам технических механизмов, путей сообщения, машин, автоматизированных конструкций, проводились исключительно в пределах 5-10км. зоны, то есть на территории максимально приближенной к очагу техногенной катастрофы. Но к концу 90-х стало очевидным, что этого не достаточно.
Постепенно акцент стал смещаться на всю остальную территорию Зоны отчуждения и оказалось, что привычные методы по организации контроля над радиационной обстановкой на огромных природных ландшафтах и объектах — просто не работают. По сравнению с техногенной площадкой вблизи энергоблоков ЧАЭС, остальная территория Зоны – в разы больше, к тому же ей свойственна неоднородность и отсутствие маломальской структурированности.
Гарантировать успешный результат на таких объемах работы, по меньшей мере – утопия. Тем не менее, главный стратегический лозунг — «вернуть Зону к жизни», как бы фанфарно он не звучал – никто не отменял. Стали, как грибы после дождя, появляться долгоиграющие проекты с долгосрочной исследовательской программой, которые, как заезженная пластинка, требовали дальнейших исследований.
Некоторые эфемерные проекты создавались для решения масштабных задач, но, как только заканчивалось их финансирование, тут же появлялись нестыковки, неувязки, требующие все новых вложений. В результате такие проекты после 2-3 лет перспективного старта, тихо сворачивались, или в лучшем случае – ставились на паузу
Снижение важности события
Спустя 15 лет после аварии на ЧАЭС стало очевидным, что некогда колоссальная значимость её пагубных последствий в общественном сознании постепенно падает. Сама катастрофа из категории реальной стала переходить в разряд «исторической памяти».
Это, безусловно, сказалось при подходе к внутренней политике на ЧАЭС и, как следствие – на ее финансовом положении. Чернобыль перестал быть «первоочередной проблемой» и плавно перешел в некую «национальную трагедию», выделять на которую огромные средства из государственного бюджета считалось – расточительством.
«Что чисто, а что грязно?»
Дальнейшая перспектива, заложенная в суть управленческого менеджмента ЧАЭС того времени заключалась в главном распределении понятий — «Чистое» и «Грязное». Нужно было отчетливо разложить по полочкам — «Чистого» должно быть больше, а «Грязного» соответственно меньше. В масс-медиа стали часто появляться заголовки о том, что благодаря современным технологиям в Зоне удалось получить с экологической точки зрения чистую продукцию.
Некоторые в связи с этим даже предлагали значительно сократить территорию Зону и провести там массовое расселение людей. Интуитивно это с одной стороны успокаивало общественность, но с другой – мало отвечало реальности. Такое отношение к «чистому» имело колоссальный экономический эквивалент, и условный арбуз или помидор, выращенные в Зоне, были с финансовой точки зрения – золотыми.
В то время проекты по технической очистке всей территории Зоны были сопоставимы с финансовыми затратами, необходимыми для освоения космоса. По своей сути такое антропогенное отношение позволило игнорировать любые методы восстановления окружающей природной среды и взрастило в массах понимание отсутствия экономической ценность территории.
Кадровый голод
Изменения в кадровом менеджменте управления ЧАЭС и Зоной отчуждения, пришедшие со сменой политического устройства в стране, привели к тому, что людей, понимающих и знающих проблемы радиоактивно-загрязненных территорий, становилось все меньше. Каждое новое назначение, как в высшем руководстве страны, так и профильного министерства, становилось стартом очередного пиара новоназначенного руководства.
Тема Чернобыля — благодатное поле для само пиара, особенно, если такой энтузиазм подкреплен большими тиражами популярных средств массовой информации. Чего стоит однажды завяленное предложение одного известного чиновника – сделать на базе Зоны отчуждения украинский «Лас-Вегас». Для людей с буйной фантазией нет границ между абсурдом и реальными вещами.
Это особенно наглядно в данном контексте, если учесть, то игровые казино спикер предлагал разместить в непосредственной близости к недостроенным объектам ЧАЭС. Были и несколько предложений с менее болезненной фантазией, но такие же бесперспективные. Например, некоторые предлагали использовать территорию зоны отчуждения для выращивания на ее просторах биотоплива. Речь шла не только об использовании выращенного в этих целях под Чернобылем рапса.
Часть «агро-реформаторов» до сих пор настаивает на идее выращивания чернобыльского рапса. А часть пошла еще глубже – для сжигания в тепловых электростанциях предлагается использовать брошенные деревянные дома бывших жителей Чернобыльской Зоны отчуждения. Что в голове у этих горе — экспериментаторов – трудно сказать. Тем не менее, в некоторых изданиях время от времени появляются статьи о колосящемся на чернобыльских полях рапсе, который чуть ли не озолотил предприимчивых аграриев.
Все вышеперечисленные причины – наглядная иллюстрация отношения власть имущих конца 90-х начала 2000-х к проблемам ЧАЭС и Зоны отчуждения по вторичному признаку.
Пришло время и Чернобыльскую атомную электростанцию все-таки пришлось закрыть. Это давно назрело, и было абсолютно оправдано. С одной проблемой, казалось бы, разобрались – риски от использования уцелевших после аварии энергоблоков АС, которые хоть и прошли дезактивацию, но все же были полностью упакованы остаточными явлениями радионуклидных отходов — свели к минимуму.
К тому же оставшиеся блоки ЧАЭС напичканы старым оборудованием, устаревшим до такой степени, что работать на нем не только не эффективно, но и как выяснилось не безопасно. После объявления о закрытии станции персонал ЧАЭС остался лицом к лицу со всеми нерешенными управленческими и финансовыми проблемами.
Это состояние безысходности отягощалось пониманием того, что никакой плановой стратегии или системного вывода атомных блоков из эксплуатации на то время не существовало. Закрытие ЧАЭС стало началом очередных финансовых проблем и привело к экономической дестабилизации дальнейшей работы станции.
Очень остро эти негоразды отразились на квалифицированном персонале ЧАЭС. Город спутник погрузился в очередную лавину поиска способов выживания. Понадобилось время, чтобы благодаря налаженной на станции жесткой дисциплине и управленческому регламенту, работа по закрытию ЧАЭС стала системной и вошла в определенный ритм.
Пройдут очередные 15 лет, и только спустя почти треть века после катастрофы в Чернобыле мы все заговорим о реальной реанимации территории, так бесперспективно названной когда-то — Зоной отчуждения.