ЧП не местного масштаба – так назвали голодовку восемнадцати ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции, которая произошла ранней весной 1990 года на базе Всесоюзного научного центра радиационной медицины. Её участники – бывшие шахтеры из Макеевки, Донецка, Кривого Рога, Горловки, и других городов, которые находились на лечении в Пуще-Водице, где и была расположена клиника центра радиационной медицины.
Шахтеры, инициировавшие голодовку, потеряли здоровье на восстановительных работах, находясь в эпицентре ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Чернобыльская катастрофа отозвалась для них не только потерей собственного здоровья, но и трагическими судьбами их коллег, которые в результате внутреннего истощения умирали у них на глазах, или превращались в инвалидов – такова была судьба тысяч ликвидаторов.
Она неминуемо ждала и тех, кто, объявляя голодовку, решил вступить в бой за свои права и осмелился написать телеграмму в Кремль. Бывшие шахтеры потребовали создания специальной государственной комиссии для наведения порядка в вопросе медицинского обслуживания ликвидаторов аварии на ЧАЭС.
Среди категоричных требований, изложенных шахтерами-инвалидами, были, в том числе такие, решить которые можно было исключительно на самом высшем союзном уровне:
- изменить подход к диагностике заболеваний, связанных с ликвидаций последствий чернобыльской аварии,
- наладить гарантийное обеспечение всех ликвидаторов по месту их жительства медикаментами экстренной необходимости,
- провести полное и объективное обследование всех ликвидаторов, проходивших вахту или находившихся на службе в 30км зоне ЧАЭС,
- вернуть остатки средств государственного счета № 904, взятые с него руководством Минатомэнерго.
Но есть в этом официальном документе и то, чему шахтеры вынесли свой максимально с их точки зрения объективный диагноз – безразличие.
Как только был зафиксирован факт передачи телеграммы со специальным грифом – «Кремль. Срочно», к находящимся на лечении и параллельно объявившим голодовку забастовщикам тут же хлынули представители партийной номенклатуры, журналисты, одним словом – обстановка в клинике научного центра стала довольно напряженной.
Из воспоминаний очевидцев тех событий собраны следующие истории. Рассказывает В.В. Самбурский, житель Кривого Рога, участвовавший в работах по дезактивации второго энергоблока ЧАЭС…
«Сейчас я имею вторую группу инвалидности по общему заболеванию. Только прибыв в Центр радиационной медицин, узнал, что еще в декабре прошлого года мне комиссией установлена связь моего заболевания с участием в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Но мне никто об этом официально не сказал. Из 60 дней вахты всего 17 дней я работал в Чернобыле с прибором-накопителем, моя доза тогда составила 49,3 бэра. Потом накопители выдавать перестали, оставшуюся вахту работали без них. Сейчас при пересчете оказалось, что моя дозовая нагрузка составила не менее 162 бэр. В этом Всесоюзном научном центре радиационной медицины я уже лечился, а также проходил лечение в Харькове и Днепропетровске. Голова сильно болит каждый день, давление ежедневно 200 на 100 и сбить его не удается, чувствую, как угасаю — каждый день сил становиться все меньше. Но из-за несправедливого расчета полученной дозы радиации мне не устанавливают связь моего заболевания с последствиями работы в Чернобыле».
Рассказывает Н.Я. Родионова, учитель средней школы № 120 г. Донецка, заместитель председателя областного союза «Чернобыль»…
«Я занимаюсь проблемами эвакуированного населения из 30км Зоны отчуждения. В доме, где я живу, нас таких 40 семей. Из 56 детей, находящихся на учете у педиатра, только шестеро – здоровы. Все остальные дети болеют. Степень и форма болезни у каждого разная. В зависимости от того где находились до эвакуации и куда были первоначально отселены — страдают заболеваниями желудочно-кишечного тракта, крови, есть и два случая нервного расстройства. Тяжело болен и мой сын, с которым я приехала в центр радиационной медицины. Сегодня получила медицинское заключение от профессора Лапоногова, согласно которому у сына – эпилептический синдром, с необходимостью медицинского вмешательства и трепанации черепа. Столкнулась с тем, что приобрести необходимое лекарство для больного ребенка — невозможно. Я – преподаватель истории и права, должна каждый день на уроках внушать школьникам о справедливости нашего общества, его гуманности и человечности. Но когда каждый день сталкиваешься с бесчеловечным отношением к чернобыльцам, особенно пострадавшим детям – сердце рвется на куски. Я не могу спокойно смотреть на боль этих ни в чем не виноватых ребят».
Рассказывает А.З. Кирилец, житель Тернопольской области….
«Сколько времени прошло после аварии, сколько было официальных заверений, а дело с обеспечением чернобыльцев необходимыми лекарствами стоит на месте, на мертвой точке, не двигается. Люди продолжают болеть и умирать. До аварии мы были молодыми и абсолютно здоровыми мужиками. А недавно здесь, в центре, увидел ребят, с которыми работал на третьем энергоблоке – на кого они стали похожи, внутри одна труха осталась. Нет социальной защищённости — мы вынуждены мытарствовать. Одна служба пеняет на другую – так и ходим по кругу. И главное — нет экстренно необходимых медикаментов по месту жительства. Сюда, в центр, отовсюду везут детей-чернобыльцев, из Тернополя, из Чернигова, из Черновцов – смотря кого, и куда отселили в период эвакуации. Все, в чьей жизни был Чернобыль – словно побывали на «атомной войне в миниатюре». Нельзя так просто взять и вычеркнуть людей из общества, перестать оказывать даже самую элементарную медицинскую и социальную помощь»…
Март 1990 года. Находясь в палате у голодающих шахтеров, ситуацию комментирует заместитель председателя «Союза Чернобыль» Красина А.Г.:
« То, что сейчас происходит в клинике Всесоюзного научного центра радиационной медицины — возникло не на пустом месте. Проблема у чернобыльцев назрела давно, но ни государство, ни правительство решать ее не собирается. Голодовки ликвидаторов проходят повсюду — в клиниках Москвы, Харькова, Свердловска, Донецка. Сейчас ее объявили ликвидаторы, проходящие лечение вклинике Всесоюзного научного центра радиационной медицины, проявляя солидарность со всеми пострадавшими коллегами, участвовавшими с ликвидации последствий аварии на ЧАЭС и работах в Зоне отчуждения. Части из них решениями соответствующих медицинских комиссий их заболевания уже связали с последствиями ликвидации аварии на ЧАЭС. А часть еще вынуждена бороться за свои права. Озабоченность вызывает не только отношение к проблемам участников ликвидации, но и к проблемам жителей, эвакуированных из 30 км Зоны отчуждения, а также к судьбам тех, кто и ныне живет и работает в зоне жесткого контроля. По моему мнению, должна быть предусмотрена моральная и материальная компенсация нанесенного ущерба здоровью и организована социальная защищенность таких людей. Для сравнения – те, кто и сегодня продолжает работать в Зоне отчуждения, обслуживаются специалистами третьего Главного Управления Министерства Здравоохранения, у специалистов которого существует понимание особенностей воздействия радиации на организм человека. Тогда как участники ликвидации последствий аварии, не работающие в зоне обязательного отселения, обслуживаются по месту жительства сетью обыкновенных поликлиник, где такого понимания – нет. Каким может быть путь решения проблемы по повышению эффективности оказания медицинской помощи таким людям, обеспечению их необходимыми лекарственными препаратами? В первую очередь необходимо как можно быстрее создать реестр всех участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, и всех, кто в той или иной степени, подвергся воздействию радиации вследствие аварии. Необходимо обеспечить эту категорию граждан специальными удостовереньями, на основании которых их будут лечить, отпускать им медикаменты, без нервотрепок и мучительных ожиданий в очередях. А сейчас существует номенклатурная неразбериха. Работает одна единственная комиссия, которая всего единожды в квартал проводит заседание, на котором принимается решение об установлении связи заболевания человека с полученной им дозой радиационного облучения. Прийти, приехать, прилететь, или приплыть на это заседание человек обязан даже из Дальнего Востока или берегов Камчатки – как, и в каком состоянии находится его здоровье — это уже никого не волнует, к тому же еще с собой нужно привезти около 20 всевозможных справок. Такая бюрократическая волокита и приводит к всплескам людской боли и эмоциям»…
Голодовка, разумеется, была прекращена. Делегация, в состав которой вошли представители инициировавших голодовку шахтеров, и представители Союза Чернобыль, вылетела в Москву для улаживания всех поднятых вопросов. Надо сказать, что многое тогда удалось решить. Каким эхом это впоследствии отозвалось на судьбах этих людей – показало время.
Очевидным остается то, что, лишь прибегнув к радикальным действиям можно было отстоять свои права тем, кто когда-то по приказу или добровольно прибыл на развалины четвертого энергоблока ЧАЭС. Думали ли они тогда в 1986 году, что спустя время, им придется пройти еще одно испытание – моральное унижение и социальное равнодушие в лице государства, которое совсем недавно так нуждалось в их помощи.
Думали ли они, что свое право на элементарное человеческое отношение взамен утраченного здоровья, им придется отстаивать, устраивая вынужденную голодовку, как акт отчаяния и безысходности? Зная все это наперед, многие ли из ликвидаторов поехали тогда в Чернобыль? Вопрос — риторический, а ответ, скорее всего однозначный – поехали бы все – ведь кто, если не мы?