Ночь с 25 на 26 апреля 1986 года. Город Припять окутан поволокой снов и ожиданием долгожданных выходных. На ЧАЭС проходят последние подготовительные мероприятия перед комплексом плановых испытаний. В ночь трагедии на Чернобыльской атомной электростанции планировали осуществить ряд экспериментов. За подготовку графика всех испытаний на ЧАЭС отвечал один из самых опытных инженеров Виталий Борец. За его плечами был опыт работы на многих атомных электростанциях Советского Союза.
Предложение подготовить график экспериментов Борец принял с удовольствием — он был прекрасно знаком с работой ЧАЭС. 4-й энергоблок был новейшим и, как считали многие, самым безопасным на станции. Этот энергоблок возводили в рамках второго этапа строительства. В отличие от двух первых энергоблоков – отдельных стоящих зданий – третий и четвертый строили дуплексом. Оба энергоблока характеризовались производственной мощностью до 1000 МВт электроэнергии. Для достижения этого показателя они должны были производить не менее 3000 МВт термальной мощности. Третий блок начал функционировать в декабре 1981 года, 4-й – в декабре 1983-го.
Протокол комиссии, которая инспектировала и вводила 4-й энергоблок в эксплуатацию, подписывал Николай Фомин. Комиссия хотя и оценила функционирование всех систем энергоблока как приемлемое, но без нюансов не обошлось. Инспекторы указали на ряд проблем с реактором, которые нужно было решить в будущем. В частности, они рекомендовали модифицировать конструкцию управляющих стержней. Указывалось, что при опускании стержней в активную зону на глубину меньше 2м они способны увеличивать реактивность. Как следствие это приводит к увеличению мощности реактора.
С такой проблемой уже пришлось столкнуться атомщикам Ленинградской АЭС. Там в 1975 году зафиксировали существенное повышение радиоактивности и дестабилизацию реактора. Вызвано это было положительным пустотным эффектом – ростом радиоактивности внутри реактора после потери охладителя. От работников других атомных электростанций в СССР детали ленинградского инцидента традиционно скрыли. Борец, будучи на тот момент на ЛАЭС, лично убедился, насколько опасной может быть данная ситуация.
Неудачный эксперимент на Ленинградской АЭС
Виталий Борец, будучи инженером ЧАЭС, проходил на Ленинградской АЭС подготовку для работы с реактором РБМК. Свидетелем серьезной аварии в истории станции он стал почти случайно. В тот день он решил остаться после смены, чтобы понаблюдать за поведением реактора. Его вводили в режим “переключения передач” – процесса, когда реактор останавливают и переводят в другое функционирование.
О возникновении в ходе испытания определенных проблем Борец догадался очень быстро. Находясь при низких показателях, мощность в реакторе начала резко повышаться. Оператор попытался замедлить процесс, опустив дополнительные управляющие стержни в активную зону реактора. Обычно уровень радиации опускается сразу после добавления оператором управляющих стержней. Ведь именно в активной зоне, где происходит ядерная реакция топливных каналов, и выделяется ядерная энергия.
Однако РБМК на Ленинградской атомной электростанции повел себя иначе. Когда опытный оператор, поразивший Борца профессионализмом, вручную опустил дополнительные стержни, рост уровня мощности не замедлился. Виталий Борец понял, что РБМК фактически вышел из-под контроля — реактор работал не так, как ожидалось. Учитывая данный опыт, он понял — если мощность не будет уменьшена, это приведёт к взрыву реактора.
“Представьте себя за рулем авто, – объяснял Борец следующий день сотруднику КГБ подробности неудавшегося эксперимента. Вы включаете двигатель машины, начинаете двигаться, плавно набирая скорость. Ваша скорость – 60 км / ч. Вы снимаете ногу с педали газа, но понимаете, что автомобиль автоматически продолжает разгоняться. Скорость увеличивается сначала до 80 км, затем до 100, 130, 150 км / ч. Тормоза не работают, а скорость растет. Как бы вы чувствовали себя в такой ситуации? “
Неуправляемый реактор ЛАЭС дважды останавливали с помощью системы аварийной защиты АЗ5. Взрыва удалось избежать, однако вследствие резких перепадов мощности, расплавился топливный канал в активной зоне РБМК. Это привело к утечке урана в активную зону. Реактор закрыли и на следующий день “очистили” азотом. Через дымовую трубу в окружающую среду попали радиоактивные отходы — последствия радиационного загрязнения были засекречены.
Рекомендации экспертов — улучшить функционал управляющих стержней
Остается только гадать, сколько кюри было выброшено вблизи Ленинграда, расположенного в 50км от станции. Объяснений причины аварии Виталий Борец никогда не получал. Более того, он не имел доступа к информации об этом существенном недостатке в конструкции реактора. Все данные засекретили, но никаких существенных изменений в проектировании РБМК конструкторы вносить не стали.
Вместе с тем эксперты выдали рекомендации, что нужно улучшить функционал управляющих стержней, не объяснив причин. Их инструкции не могли не найти своего отражения в рекомендациях комиссии, инспектировавшей 4-й энергоблок ЧАЭС. На самом деле тогда мало кто понимал, что вопрос стержней был абсолютно критическим. Уроков ленинградской аварии не усвоили. Было множество вариантов улучшения работы реактора, однако основной задачей персонала ЧАЭС являлось производство энергии. Меньше всего их волновала разработка новых реакторов или модификация уже изобретенных — ремонт подождет.
В КГБ не сводили глаз с ЧАЭС и, в общем, были довольны состоянием двух новых энергоблоков. Агентура, отслеживая ход строительства, отчитывалась, что 3-й и 4-й энергоблоки безопаснее, чем 1-й и 2-й. В 1984 году комитетчики подытожили: несмотря на серьезные проблемы с безопасностью, ситуация на ЧАЭС стабильная. Для сравнения были взяты последние пару лет. В 1982 году на трех энергоблоках было зафиксировано 16 поломок оборудования и 3 аварии. А за первые девять месяцев 1984-го произошло лишь 10 поломок и ни одной серьезной аварии.
4-й энергоблок накануне аварии
Ни Виталий Борец, ни кто-либо другой, готовясь к испытанию, не имели оснований вспоминать ленинградский инцидент. Борец выполнил всё, за что нёс ответственность. Инженер собрал информацию относительно всех предлагаемых экспериментов, составил соответствующий график. Его он передал группе специалистов, ответственной за подготовку к остановке 4-го реактора. Полную остановку Борец предлагал начать в четверг, 24 апреля, в 22-00 часов. Весь комплекс испытаний, включая моделирование отказа реактора, должны были завершить 25 апреля в 13-00 часов.
Ответственная группа внесла свои корректировки и заявила, что испытания должны завершиться до 10-00 утра. Это гарантировало, что уровень радиоактивности в реакторе не снизится до недопустимых показателей — возражений не было. Николай Фомин, главный инженер, подписал все необходимые документы. Программу испытаний для утверждения Министерством энергетики и производителями реакторов администрация станции так и не подала. Это хоть и предполагалось инструкцией, но на практике выполнялось крайне редко.
Последний апрельский уикенд Чернобыльская АЭС должна была встретить успешным отключением 4-го энергоблока. Подготовку к остановке 4-го реактора начали НЕ вечером 24 апреля, как это предлагал Борец. Её запустили только рано утром 25 апреля, когда заступила новая смена операторов.
К 04:48 утра уровень мощности реактора был уменьшен вдвое и стабилизирован на отметке 1600 МВт. Процедуру остановки продолжил Игорь Казачков, начальник утренней смены 4-го энергоблока, который заступил на работу в 8:00 утра. Казачков, которому было 30 лет, считался одним из самых опытных начальников смены на ЧАЭС. Его высоко ценили за “исключительную скрупулезность и трудовую дисциплину”.
От ночной смены Казачков получил реактор в состоянии начала эксперимента. Почти все управляемые стержни были вставлены в активную зону реактора для снижения интенсивности ядерной реакции. Неиспользованными оставались меньше пятнадцати стержней – они и находились в распоряжении Казачкова для регулирования работы. Инструкции производителя отмечали необходимость остановки реактора именно при таком количестве стержней.
Разрешение на эксперимент запаздывало
Однако ни персонал ночной смены, ни сам Казачков к процедуре отключения реактора не приступали. Такое решение элементарно было бы нарушением программы эксперимента, утвержденной руководством. Испытание турбины реактора, как и других многочисленных тестов и замеров, еще не были осуществлены. Кроме чрезвычайной ситуации, реактор можно было остановить и отключить только с разрешения руководства атомной электростанции. Оно в свою очередь зависело от официального подтверждения от инспектора энергосети в Киеве.
Позже Казачков замечал: “Почему никто из нас не остановил реактор, когда количество управляющих стержней сократилась? Потому что мы даже представить не могли, что это приведёт к ядерной аварии. Мы знали, что оттягивание было запрещено производителем, однако не задумывались об этом. В то же время, если бы я остановил реактор, я бы точно получил нагоняй. В конце концов, мы выполняли план “. На вопрос, какими могли бы быть последствия остановки реактора, Казачков отвечал: “Думаю, меня бы уволили. Да, они бы точно меня уволили — не за это, конечно, потом бы нашли причину. Никто из нас не считал этот конкретный параметр – число стержней – весомым “.
Таким образом, не особо обеспокоенный недостаточным количеством незадействованных стержней, Казачков продолжал выполнять принятую программу. Он готовился к испытанию, отключив систему аварийного водоснабжения реактора. Процедура остановки реактора должна была длиться всего несколько часов. Казачков считал, что вероятность отказа системы аварийного водоснабжения эквивалентна вероятности падения самолета кому-то на голову.
Отключение аварийной системы водоснабжения – длительный и сложный процесс — операторы вручную закручивают клапаны огромных труб. На все ушло 40-45 минут, над каждым клапаном работали команды из двух-трех человек. Систему отключили около 14 часов. У смены было еще 15-20 минут до старта фактической остановки реактора. Однако вскоре поступил звонок от администрации станции. Они настаивали, чтобы реактор продолжал оставаться на зафиксированном уровне мощности в 1600 МВт. Остановку и испытания реактора, которые планировали провести на уровне мощности в 700 МВт, пришлось отложить.
Вмешательства вход испытаний Управления по распределению потребления электроэнергии
Планы руководства изменились после звонка из Управления по распределению и потреблению электроэнергии по Киевской области. Фактически Управление было единственным заказчиком услуг Чернобыльской атомной электростанции. Если только на станции не возникала чрезвычайная ситуация, то указание оператора энергосети нужно было выполнять. Как оказалось, на Южно-Украинской атомной электростанции внезапно вышел из строя один из энергоблоков. В результате этого оператор Управления вынес решение, сохранить уровень мощности 4-го энергоблока ЧАЭС до позднего вечера. Ночью спрос на электроэнергию спадет, тогда и можно будет продолжить процесс остановки реактора.
Никто из сотрудников 4-гоенергоблока такой просьбе не обрадовался. Звонок поступил за 15 минут до начала испытания, а систему аварийного водоснабжения уже отключили. Но работникам ЧАЭС не оставалось ничего другого, как просто выполнять инструкции киевского оператора. Электроэнергии, произведенной только одним энергоблоком ЧАЭС, хватало для обеспечения функционирования целого Киева. Потому на станции не могли самостоятельно отключить реактор, даже с целью плановых испытаний. Персонал АЭС уже жаловался на подобные инциденты ранее, однако все безрезультатно.
Неоднократное недовольство персонала Чернобыльской атомной электростанции киевскими операторами энергосети было отмечено в отчетах КГБ. В 1985 году было зафиксировано 26 случаев, когда операторы ЧАЭС вынуждены были менять мощность энергоблоков. За первые три недели 1986-го года произошло уже девять таких случаев. Это привело к общему спаду выходной мощности.
Операторы реакторов сетовали на то, что РБМК-1000 предназначен для работы на стабильном уровне выходной мощности. Подобные перепады могут вызвать отказ системы. Более того, изменения выходной мощности приводят к выбросу в атмосферу радиоактивных материалов. Впрочем, ответ Москвы показал, что КГБ никак не мог повлиять на положение дел. Министерства в Москве, и ответственные за отрасль ядерной энергетики, просто взяли эту проблему к сведению.
Ночная смена ждала Дятлова
В 16:00 пульт управления 4-го энергоблока приняла вечерняя смена. Её начальник – Юрий Трегуб, с программой испытаний ознакомлен не был. Процесс остановки реактора должны были завершить до начала его дежурства. Потому Трегуб не был в восторге от требования киевского диспетчера энергосети, посчитав его неоправданным.
Тем не мене Трегуб и его инженеры в очередной раз смирились с ситуацией. На момент, когда он принял смену, уровень мощности реактора сократился вдвое. Юрия предупредили, что диспетчер энергосистемы должен был дать разрешение на остановку реактора только около 18-00. Соответственно, эксперимент с паровой турбиной, требовавший отключения системы аварийного водоснабжения был отложен, но не отменен.
Ночная смена проходила нервно, операторы вели ежесекундный мониторинг состояния реактора. В 18-00 часов новостей от диспетчера из Киева так и не поступило. Примерно в 20-00 часов Трегуб связался с начальником вечерней смены АЭС. Руководитель посоветовал Трегубу не начинать процедуру остановки реактора до прибытия Анатолия Дятлова – заместителя главного инженера. Именно Дятлов отвечал за функционирование всех реакторов ЧАЭС. Когда решался вопрос их остановки, он выступал в качестве высшей инстанции для персонала.
Чувствовалось едва скрываемое нервное напряжение — смена входила в ночное дежурство. Поздно вечером диспетчеры ЧАЭС получили из Киева «долгожданное» разрешение на остановку реактора. Процедуру искусственного моделирования аварийной ситуации разрешено было начинать в 22:00. Трегуб немедленно позвонил Дятлову, жена ответила, что Анатолий в пути. Смена была готова приступить к комплексу испытаний — теоретически это должно было занять около двух часов. Трегуб рассчитывал завершить эксперимент до полуночи, но Дятлова на рабочем месте по-прежнему не было.
Заместитель главного инженера по эксплуатации ЧАЭС Анатолий Дятлов появился у пульта управления только после полуночи. До его прибытия толком никто так и не знал – состоится эксперимент или нет? Где он был, какие вопросы решал, от кого получил задание на остановку реактора ночью? Почему, получив разрешение на испытания, он на несколько часов затянул старт эксперимента? Эти вопросы так и остались без ответа….