В ходе анализа воспоминаний очевидцев трагических событий, связанных с катастрофой на Чернобыльской атомной электростанции, а также в процессе общения с людьми, знающими об аварии не по слухам, становится очевидным, что мероприятия, направленные на ликвидацию последствий аварии на атомной станции, простыми гражданами воспринимались не однозначно.
С одной стороны мемуары очевидцев помогают узнать то, что происходило на ЧАЭС и вокруг неё не только в момент катастрофы, но и спустя месяцы после аварии. С другой – почти во всех воспоминаниях существует информация, которая наталкивает на необходимость дальнейшего исследования тех или иных процессов, тем более, что возможность такая существует.
Не сложно проанализировать спектр деятельности людей, которые, работая на ЧАЭС в период ликвидации последствий аварии, в своих письмах к родным и близким делятся опытом их собственного «чернобыльского периода». Общеизвестно, что для ликвидации последствий катастрофы в Чернобыль попадали люди разных профессий и специальностей.
Поэтому их профессиональная деятельность и степень ответственности накладывали отпечаток на характер выполняемых ими работ во время аварии и после нее. Это в свою очередь влияло на ход событий, в которых они принимали участие или наблюдали, и соответственно на полноту и искренность того, как они впоследствии это освещали. В любом случае, воспоминания побуждают к размышлениям…
«…Мы же с мужем оставались на ЧАЭС до 5 мая. Я по профессии повар, муж — работник сельхозтехники. Я готовила еду ликвидаторам, а муж, вместе с другими рабочими грузил песок в парашюты, которые вертолетами доставляли на станцию для тушения пожара, — вспоминает Мария Локтионова, повар. Но у нас в столовой трудились не только повара. Для обслуживания к нам направляли и бухгалтеров, и стенографисток, инспекторов учета. Они раздавали еду, мыли посуду.Муж ходил на работу, а когда тушили реактор, то он, как и все наши мужчины, пошел добровольно на станцию и делал все, что приказывали».
Мобилизованные военным комиссариатом военнообязанные направлялись в зону вахтовым методом. Вспоминают военнослужащие:
«…Нас привезли в поле и приказали располагаться. Ни помещений для проживания, ни палаток не было. Спали под открытым небом, на зеленых полях, где молоденькие всходы озимой пшеницы только начали высовываться из земли. Ложились на матрас, матрасом укрывались – вот и все условия. Но кормили тогда хорошо. Качественно и много: мясо, рыба, сгущенное молоко. Темпы были сумасшедшие, мы — солдаты, были фактически подсобными у гражданских строителей. Три месяца мы были там, но никто ни разу НЕ мерил нам радиационный уровень. Тогда еще никто из нас не знал, как дешево мы продаем свое здоровье».
«…По приезду на место дислокации мы услышали строгие правила: ни к чему без надобности не касаться, ничего не брать в руки, никуда без разрешения и команды самовольно НЕ отлучаться, ведь шаг влево-вправо от разведанного маршрута – и «ухватишь» лишние рентгены. В воинской части, где нас разместили, стояло подразделение солдат срочной службы, только что вернувшиеся из ЧАЭС. В отличие от призванных из запаса и гражданских, они работали в зоне практически без радиационного контроля, никто не вел учет доз облучения, они впоследствии так и не получили статуса ликвидаторов. С ними обошлись как с «пушечным мясом» — ввели в зону, приказали выполнить определенный объем, и вывели».
Работы во время ликвидации последствий аварии было очень много, поэтому у каждого ликвидатора существуют свои особые воспоминания относительно его участия на каждом трудовом рубеже.
Свидетельства участников тех событий говорят о многом, в частности о том, как проходилось трудиться не только в 30 километровой зоне, но и на самой станции, на территории максимального радиационного загрязнения, в местах дислокации ликвидаторов, на территории населенных пунктов, оставшихся пустыми в результате эвакуации жителей, и так далее.
Отношение к участникам ликвидации сильно зависело от того, к какой категории каждый из них относился, следовательно — какую работу выполнял, на каком объекте находился, степени радиационного загрязнения участка работ. На опасных участках, непосредственно на самой станции, использовался определенный алгоритм действий. В частности, во время работ по дезактивации третьего энергоблока действовали по следующей схеме:
«…От крытых автомобилей, в которых нас перевозили, мы перебегали в административно-бытовой корпус, переодевались в спецовку и защитный комплект, на руки натягивали шерстяные перчатки, поверх них — резиновые (позже шерстяные закончились, остались только резиновые). Перед выходом на объект нам доводили объемы работ и отводили время, как правило — 15 минут, за которые нужно было всё выполнить. Каждый раз замеряли дозу облучения, а на момент выполнения непосредственного объема работы выдавали, так называемые «накопленные дозы» (один на несколько человек). После окончания дозиметристы замеряли фон одежды, отправляли нас в душ, затем снова шли к дозиметристу. Если «зашкаливает» — снова душ, переодевание в чистую одежду. Каждый, кто набрал 10 рентген, должен был писать рапорт, чтобы ему подготовили замену. Свыше установленной дозы (25 рентген) набирать НЕ разрешалось, домой не отпускали пока не приедет замена»
Одним из участков для солдат срочной службы была работа на могильниках:
«…Мы полностью закопали два села. Они были не очень состоятельные, но люди, которые в них проживали, тем не менее, горько плакали и с трудом на сердце наблюдали за разрушением своих родных домов. Многие из жителей пробовали прорваться в своё жилище и хоть что-то забрать из вещей. Но мы, те, кто охранял пораженные радиацией села, были неумолимы — облученные вещи могли нанести еще больший вред населению».
Работали на могильниках и служащие правопорядка. В некоторых воспоминаниях находим следующие факты:
«…Я был командиром части, и моя задача заключалась в организации проведения ремонта «подготовленных» агрегатов и узлов техники. По завершении эвакуации вернулись к работе местные милиционеры. Вместе со своими коллегами я стоял в окружении на границе 30-километровой зоны, в селе Дитятки – там заканчивалась зона радиационного загрязнения. Также среди основных задач правоохранительных органов в то время было не допускать правонарушений, краж, мародерства, следить за водителями на дорогах, которые не редко пытались бороться с радиацией самым примитивным способом — алкоголем».
«…За распределенными группами милиционеров были закреплены села. Каждый дом нужно было раз в две недели обойти и проверить — все ли на месте, и все ли в порядке. Через месяц после аварии на ЧАЭС практически все брошенные села стали вызывать жалость, вокруг выросли сорняки выше человеческого роста. В июне, в одном из сел, мы нашли дедушку, не захотел уезжать из родной земли и, спрятавшись, в тайне продолжал там жить. Несколько раз приходилось вывозить его оттуда. Однако каждый раз он чудным образом возвращался в свой дом. Жив ли он сейчас — не известно».
«…Перед нами, сотрудниками милиции, стояла другая задача — обеспечение порядка, борьба с мародерством, злоупотреблениями. Желающих, пользуясь чужим горем, обогатиться – было предостаточно. Их не останавливала радиация, их не пугала лучевая болезнь. Они уничтожали и грабили. Как раз во время моего пребывания в зоне аварии жителям было позволено по специальным пропускам — вывозить оставленные ими вещи. Люди приезжали в свои квартиры, загружали машины и все, что могли, пытались вывезти. Но каждую машину на выезде проверяли дозиметристы, и если фон загруженных вещей не превышал установленной нормы, позволяли вывоз. Надо признать, что среди проверяющих фон нашлись ушлые ребята, которые, остановив машину, требовали немалую сумму денег. Не заплатишь, поставим высокий фон, и ничего не вывезешь. Заплатишь, поезжай. Можно и без замера. А сколько безобразий творилось в близлежащих селах. Созревшие яблоки, виноград, и другую сельхозпродукцию — молоко, яйца — ничего нельзя было вывозить из радиационной зоны. Но различными нелегальными путями «чернобыльская продукция» попадала на рынки, где люди, ничего не подозревая, ее покупали. С этим практически никто не боролся».
Понимание масштабности трагических последствий, возникших в результате аварии на ЧАЭС, стало приходить осознанно намного позже, когда о событиях в Чернобыле во всем мире заговорили, как об экологической катастрофе.